Особый порядок
Шрифт:
– Вот это как раз интересным для нас окажется, – и он обратился к молодым: – Так я думаю?
Они улыбались, заинтригованные; глаза их блестели. – Посмотрим, – ответила Ирина и повернулась к Николаю.
– Итак, – начал Андрей Иванович, – я полагаю, что ты, Татьяна Тимофеевна, думаешь, что красота спасёт мир?
– Ой, бог с тобой, Андрей Иванович, с чего это ты взял? – удивилась она.
– Я просто делаю предположение.
– И напрасно.
– Стало быть, я не ошибся, – сказал Карлин.
– В чём?
– Что мы вместе составим одну коалицию.
– Дядя, – вступила
– Правильно, – вступился за неё Николай.
– Ты хотела сказать «спасёт», а не «может повлиять»? – уточняя, спросила Татьяна Тимофеевна.
– Вот логика, – удивился Карлин. – Вы случайно не логику сдавали в этом семестре?
Николай и Ирина удивлённо переглянулись, но не ответили.
– Так, Ирочка, и что ты там сказала про страшную силу? – хотелось знать Татьяне Тимофеевне.
– Это не так разве? – будто испугалась она.
– Не знаю, милая, – ласково, точно успокаивая её, ответила хозяйка.
– Но ведь это сказала сама Раневская, – сказала Ирина.
– Какая Раневская? – спросил Карлин.
– Как какая? Которая в кино снималась.
– А-а, вон оно что! Впрочем, это было сказано, а вернее, написано ещё давно до неё Семёном Яковлевичем… – А кто это такой? – перебил Николай.
– Кто это такой? – удивился Карлин.
– Вот именно – кто?! – не терпелось Анне.
– Кто?! – продолжал удивляться Карлин. – Семён Надсон – русский поэт. Удивляюсь, что не слышали про такого…
– А он современник или классик? – поинтересовалась Аня.
– Ты хотела спросить, жив он ещё или нет?
– Ну, как-то так, – смутилась она.
– Нет, живший в первой половине девятнадцатого века, он умер в возрасте двадцати четырёх лет.
– Так рано? – сочувственно сказала Ирина. – Как и Лермонтов.
– Увы, да… «Ах, красота – это страшная сила!..» – процитировал он поэта. – Но парадокс в том, что эта последняя строка – из стихотворения о дурнушке, некрасивой девчонке… Так вот, и сама-то актриса, сказавшая эти слава в фильме, не обладала красотой, даже напротив… – не договорив, заметил Андрей Иванович и продолжил о другом: – Вот вы все здесь: трое молодых, разумеется, красивые – значит, вы сильные, а сила обязательно даётся для борьбы. Вот интересно, если бы вам пришлось применить так называемую силу, то на что и куда она была б направлена?
– Андрей Иванович, – обратилась Татьяна Тимофеевна, – нам бороться теперь не за что: нам бы, дай бог, здоровье собственное теперь сберечь – вот наше главное счастье… Разумеется, после наших детей, – добавила она после короткой паузы.
– Вот именно, нужно бороться за своё счастье, – быстро согласилась молчавшая до поры Аня.
– О каком ты счастье говоришь, деточка? – спросил Карлин.
– Ну, например… – задумалась она, – например, о любви.
– За любовь просто необходимо бороться, – поддержала Ирина.
– У вас, по-видимому, всё просто, – возмутилась Татьяна Тимофеевна. – А у нас ещё проще было: полюбили
– И как ты себе представляешь эту самую, скажем, борьбу? – спросил Андрей Иванович у племянницы.
– Не знаю точно, – отвечала она. – В литературе и в фильмах совершаются даже убийства во имя любви – это, что характерно, оправдывается…
– Ты говоришь как Илья; по крайней мере, так и он думает.
– Оправдывается с нравственной стороны, а с юридической так просто дело не сходит, – заметила Татьяна Тимофеевна.
– А у нас в школе одна история была, – быстро начала Аня. – В прошлом году пришёл к нам в школу новый учитель истории, ещё молодой, красивый такой. Так вот, влюбилась в него вдруг одна его же ученица, она из нашего класса, и завёлся у них роман. Учителя, которые старше, стали травить его. Не выдержав травли, он ушёл из школы. Забросила школу и она. Но тот учитель уговорил её, чтобы она вернулась в школу, – послушалась его. Учителя над нею ехидно, дразня, посмеивались. Это её очень угнетало поначалу, да привыкла потом. Теперь, я знаю (сама видела, и не раз), они спокойно встречаются после школы. Счастливы они! – радостно закончила она рассказ.
У Андрея Ивановича пробудились воспоминания, и он сделался задумчивым.
«Тот, вероятно, не упустит своего счастья, как некогда… – думалось ему. – Правильно, к чему придерживаться предрассудков, когда чувства сильнее?..»
– О чём ты, Андрей Иванович, так задумался? – спросила Татьяна Тимофеевна.
– Задумался, какая у нас волевая и умная молодёжь, – ответил он.
– Да, – согласилась Татьяна Тимофеевна. – Но всё-таки куда ей без нас.
– Однако поздно уже, – сказал Андрей Иванович и подошёл к окну. – Господи, что за погода… Что-то твой, Татьяна Тимофеевна, задерживается сегодня.
В дом кто-то вошёл.
– Вот и папа, лёгок на помине, – обрадовалась Анна.
– Ну-ну, – говорил он в прихожей, – я знаю и другое – что вспомнишь, и оно…
– Будет вам умничать, – улыбнулась хозяйка и спросила: – Ты чего так долго?
– Отчёт готовил за полугодие, завтра отчитываться.
– Понятно. А мы тут без тебя разговорились.
– А чего вам ещё делать? Давай чаю горячего – отогреться бы. Пойду переоденусь пока…
Андрей Иванович и Ирина вернулись к себе домой, когда начало темнеть. А когда холодно и пасмурно, как было сегодня, темнеет раньше.
Карлин находился у себя в комнате, ему не спалось. Он открыл окно. Ночь дохнула сыростью и холодом. Андрей Иванович посмотрел наверх, но, кроме тьмы, ничего не увидел. Постояв молча какое-то время у окна, он вдруг испытал на себе быстро пробежавшую дрожь от холода. Карлин закрыл окно…
Последние два дня Ирина испытывала смятение и внутреннее беспокойство. Что её могло так беспокоить? Мучительнее всего в ней оказалось то, что она не понимала, отчего это происходило. А между тем мало кто обратил внимание на сказанное Андреем Ивановичем Ирине в гостях у Одовцевых: «Ты говоришь как Илья; по крайней мере, так и он думает». Сама-то она сообразила это не сразу, а вспомнив, более прежнего забеспокоилась.