Останкино. Зона проклятых
Шрифт:
Он еще не успел закончить, как в мозгу у Берроуза вспыхнул яркий красный семафор. «Срочно легкую тревогу!!! И даже чуть испуга!»
— Вы думаете, моей безопасности может, что-то угрожать? — тревожно спросил он.
— Поймите меня, Николай… В такой ситуации уж и не знаешь что думать. Господь любит осторожных, — мягко ответил федерал.
— Спасибо вам, господин офицер. Я очень постараюсь не заснуть, пока не доберусь до кровати.
— Терпеть осталось недолго, крепитесь. Я наскоро переговорю со своими коллегами, и мы простимся с вами до завтра.
Набрав номер Афанасьева, тихо удалившегося посреди допроса,
— Павел Ильич, я закончил.
— Хорошо, Слава, я сейчас буду. Играем шутку?
— Да.
Афанасьев положил трубку и повернулся к Лукашину.
— Ну, вот, Таращенко свое отработал, сейчас все скажет, что он там в твоем суперканадце увидел. А на прощание мы ему легкий тестик подкинем. На знание русского, так сказать. «Жи» и «ши» пиши с буквой «ы», гхы-ы-ы, — плотоядно хохотнул Пал Ильич. — Ты, Вова, только соглашайся. «Вас понял, слушаюсь», ну и все такое. А Славик на него внимательно посмотрит. А потом еще и на записи.
— Понял, — удовлетворенно кивнул Лукашин. И они двинулись по коридору к кабинету, где их ждал Таращенко с «подопытным» Берроузом.
— Что бы нам ни сказал сейчас Слава, а я ему весьма доверяю, это не отменит завтрашнего детектора. Так что ты, Вовка, не ссы, — резюмировал на ходу Афанасьев.
Зайдя в кабинет, Павел Ильич с акцентом по-английски поблагодарил Берроуза за сотрудничество с органами. После, чуть придерживая Лукашина под локоток, отвел его в сторонку и принялся весьма внятно и в полный голос давать тому указания:
— Так, значит, канадца сейчас к нам на Лубянку. Будем раскручивать его по полной программе. Делай с ним все что хочешь, но к утру он должен говорить… Петь должен, как соловей перед соловьихой, понял меня? Лично отвечаешь. Только я тебя прошу, Вова, ты его там раньше времени не убей, ладно? А не то ты у меня вместо него петь будешь, понял? С умом работай, осторожно. Медиков привлекай. Вдруг у него сердце слабое.
— Понял, Пал Ильич, все сделаем в лучшем виде.
— Вот и чудненько! А я домой. Давай, до завтра.
Повернувшись к канадцу, чудом сохранившему невозмутимый вид, Афанасьев расплылся в благожелательной улыбке, старательно выговорил: «Гхуд бай, мистер Берроуз» и вышел из кабинета.
Спустя пару минут и сам мистер Берроуз покинул ринг. Два крепких парня в безупречных костюмах, похожие друг на друга, как дети одних родителей, сопровождали его, словно пара старых приятелей.
«Ну что ж… Все, что мог, я сделал. Сделать больше — не в моих силах, — думал Коля с некоторым облегчением, в котором было немало от обреченности. — Если они меня действительно спать ведут, то шанс есть. Их финальную провокацию я вроде выдержал. А вот если они меня на детектор лжи перед сном посадят — тогда все… И ведь вот еще что, Коля… Бой-то продолжается… Тринадцатый раунд, так сказать. Не уснуть я не смогу, хотя бы потому, что жаловался на страшную усталость. А во сне они ж меня записывать будут. Так что спать надо чутко. Васютина не звать, по-русски не материться».
Ему вдруг вспомнился фильм «Семнадцать мгновений весны», который он тщательно смотрел и пересматривал на русском, серию за серией, в попытке совершенствовать язык. «Слава Богу, я не в положении, как радистка Кэт. Если план Кирилла сработает именно так, как он говорил, все еще вполне может обойтись».
«Интересно, все-таки спать
А тем временем в кабинете, где канадец с честью выстоял бой против русского федерала, происходило импровизированное совещание. На простецком столе стоял стильный компактный ноутбук, брезгливо соседствующий с вонючей пепельницей. Вокруг сидели трое — Слава Таращенко, Лукашин и Пал Ильич Афанасьев. Слава, аккуратно двигая мышкой, просматривал запись разговора с канадцем, иногда останавливая файл стоп-кадром.
— Ну вот… показательный момент, — бубнил он себе под нос, пуская запись и так внимательно вглядываясь в монитор, словно видел Берроуза впервые. — Все нормально, реакции естественные. Так… глаза. Глаза в порядке. Речь…
Он вслушивался в несколько фраз, перематывал видео назад, слушая другие несколько.
— И тут норма. Так, давайте-ка глянем на нашу шутку. Ага, вот она. Возьмем покрупнее.
Спустя полминуты Славик откинулся на спинку старенького, скрипучего кресла и, потянувшись за сигаретой, уверенно сказал:
— Ну что ж, коллеги… Должен вам сказать, что, исходя из моего опыта и профессиональных знаний, парень не врет.
— Точно? — недоверчиво спросил Лукашин.
— Я уверен, — ответил Таращенко, прикуривая. — Так что можете тестировать его дальше, я свое мнение высказал.
— Когда оформишь отчет? — строго поинтересовался Афанасьев.
— Если надо срочно, то завтра утром сделаю, Пал Ильич.
— Надо срочно, Слава.
— Слушай, а возможны какие-нибудь погрешности, какие-нибудь нетипичные реакции, а? — не унимался Лукашин.
— Да не… я ж с ним не пять минут говорил. Он весьма стабилен, судя по его комплексным реакциям — говорит правду. Слегка подавлен, но главное — он не нервничает.
— Итак, подведем итог, — властно и четко сказал Афанасьев. — Тест у Славы он прошел. Записи у него нет. Которые были — отсмотрены, там один мусор. Что дальше?.. С его вещей взяты образцы грунта. Он утверждает, что ночевал в останкинском парке. Завтра ребята из лаборатории скажут, так это или нет. Пока будет спать, мы его запишем на всякий случай: вдруг чего болтанет. Остался лишь детектор. Торопиться нам некуда, времени навалом. Сначала подождем результата из лаборатории, а уж потом и на прибор его посадим. Вот так, Вова. Сдается мне, переоценил ты своего стрингера.
— Дай Бог, Пал Ильич, чтоб так оно и было, — задумчиво ответил Лукашин.
— Все, парни, продолжим завтра. Слава, я жду отчет. А теперь — отдыхать, кто как умеет. Это приказ, — суровым тоном настоящего чекиста закончил Афанасьев. — Советую поспать. Это рекомендация, — весело хохотнул он, крупной пятерней забирая со стола свои сигареты. Обменявшись рукопожатиями, федералы разошлись.
И только интуиция Вовки Лукашина никак не давала ему покоя. Даже когда он, совершенно вымотанный, свалился в кровать и обнял тихо сопящую жену, интуиция продолжала тихонько обиженно бубнить: «Вова, ну почему ты меня не слушаешь? Вова, ты же знаешь, я просто так говорить не стану… От этих русских можно ожидать чего угодно. А он ведь русский, Вова, русский». — «Да знаю я, что русский… Спасибо, что напомнила, — ворчливо отвечал ей Лукашин, засыпая. — Завтра с ним разберемся, с русским с этим…»