Останови часы в одиннадцать
Шрифт:
— Ничего, — сказал мужчина сухо. — Человек может помочь себе только сам.
Капитан Корда кивнул головой.
— Это не только ваша ошибка. Ошибка была в самом начале, чем мы, коммунисты, могли вам помочь? — невесело улыбнулся капитан. — Человек представляет собой ценность лишь постольку, поскольку является частью общества. До тех пор пока это не осознает тридцать миллионов, будут случаться различные истории. Когда вы были у доктора Боярской?
Мужчина посмотрел на капитана невидящими глазами. Он возвращался к действительности откуда-то издалека.
— Когда? Позавчера. Быстро вы работаете, — добавил он. «Не сообщила нам, —
— О чем вы с ней говорили?
— В том-то и дело, — мужчина заколебался, — я даже не знал, с чего начать. За что ухватиться. Но она… рассказала мне обо всем сама. Кто может знать, почему с одним человеком судьба сыграет злую шутку, а у другого все как по маслу? — воскликнул он. — Почему она вдруг разоткровенничалась, когда ничего уже нельзя было изменить? Я все не могу понять, почему она сказала мне правду только позавчера, а не восемнадцать лет назад в Люблине.
«Потому что наконец поверила в закон. Наконец почувствовала себя в безопасности», — подумал капитан.
Казимеж Олендэрчик, Франэк, Ежи Ковалик окинул взглядом развороченную комнату. Повсюду были видны следы поспешных приготовлений к приближающемуся событию, самому важному в жизни женщины, которое уже не совершится. Он подумал о том, что события могут умирать так же, как люди. Нить оборвалась. Он спросил:
— Разрешите оставить записку?
Капитан кивнул утвердительно. Он отвернулся, пока мужчина писал, и так и не взглянул на слова, написанные па клочке бумаги, оторванном от пакета.
Жаль, что мы больше не увидимся. Но я рад, что ты не должна будешь смотреть в прошлое. Со мной это было бы так. Всегда. Мы можем чего-то ждать только от настоящего. Только от будущего.
Збигнев Ненацкий
ТРОСТЬ С СЕКРЕТОМ
Действующие лица
Генрик — журналист, редактор отдела еженедельной газеты.
Розанна — девушка со Старого кладбища.
Юлия — художница, сотрудничающая в еженедельной газете.
Пан Бутылло — торговец редкими вещами.
Пани Бутылло — красивая блондинка.
Сестра магистра Рикерта — бодрая старушка.
Пакула — следователь.
Кобылинский — репортер газеты «Эхо».
Бучек — майор милиции.
Гневковский — собиратель фарфора.
Скажинский — коллекционер из Бжезин.
Сконечный — дантист.
Бромберг — старик пенсионер.
Ротмистр — отставной военный.
Марек — поэт, товарищ Генрика по редакции.
Лица, упоминающиеся в повести:
Рикерт — магистр, искусствовед.
Мозек, он же Иосиф, он же Очко, — бандит.
Заза — артистка цирка.
Крыжановский — врач, автор воспоминаний.
Кохер — адвокат.
Федоренко — царский жандарм.
Ставецкий — адвокат.
Шуллер — эсэсовец.
21 мая
Во время утреннего дежурства по типографии, когда с ротационных машин сходили первые экземпляры газеты, Генрик увидел на столе технического редактора страницы рукописи доктора Крыжановского. Лодзинское издательство попросило редакцию напечатать любой отрывок
Возвращаясь домой после дежурства, Генрик увидел тросточку в витрине антикварного магазина.
Она лежала на персидском ковре рядом с большой китайской вазой и несколькими почерневшими иконами. Тут же, прислонившись к выпуклому животу секретера, стояло прекрасное зеркало эпохи барокко.
Темно-вишневая трость с серебряным набалдашником была очень элегантной, и он представил себе, как какой-нибудь щеголь конца прошлого века сжимает ее рукой, затянутой в перчатку, наблюдая с высоких трибун ипподрома за скачками. Тот щеголь, как и Генрик, носил узкие брюки, цветные рубашки и шляпу с узкими полями. И все-таки вид Генрика с тросточкой в руках мог вызвать у прохожих только удивленные взгляды. Это было бы чудачеством и анахронизмом.
Но он все же вошел в магазин, указал на трость пальцем и справился о цене.
— Пятьсот злотых, — ответила седая дама.
Получив квартиру в новом доме, построенном на пустыре близ Старого кладбища, Генрик считал, что трость ему просто необходима. Домой он возвращался по безлюдной улице, отгороженной от кладбища высокой кирпичной стеной. В стене было много проломов, на заросшем кустарником кладбище по вечерам бродили группы подозрительных субъектов, которые через эти проломы вылезали на улицу и приставали к прохожим. Уже не раз и не два Генрик слышал крики не в меру развеселившихся подростков:
— Эй ты, очкарик, поставь рюмочку!
Он ускорял шаги, все более утверждаясь в своем решении купить трость. Ясное дело, эта трость должна быть большой, тяжелой и массивной. Но можно ли с такой тростью показаться па людных улицах Лодзи, в своей редакции или в кафе, где проводишь вечера? И он все откладывал момент приобретения трости, пока не встретил эту, изящную, темно-вишневую, с серебряным набалдашником.
— Она сделана из палисандра, — сказала седая дама, — а палисандр — очень крепкое дерево.
— Крепкое! — обрадовался он.
— Это изящная и стильная вещь. Шестьдесят лет назад она была верхом элегантности.
— Шестьдесят лет назад, — вздохнул он.
— У нее серебряный набалдашник. Некоторые набалдашники можно отвинтить и там оказываются углубления, в которых, если вам хочется, можно держать коньяк. Бывают тросточки со скрытым стилетом. Это, к сожалению, самая обычная. Набалдашник не отвинчивается. Нет и механизма для стилета. Наконечник у нее заделан наглухо.
— Она действительно кажется мне очень изящной и стильной, — согласился Генрик и добавил: — Интересно было бы узнать, кому она принадлежала раньше и кто фланировал с ней по улицам.