Останься со мной
Шрифт:
«Это правда?»
Она кивнула, страшась поднять глаза от пола.
«Знайте, это взаимно». — Сорвалась натянутая тетива. Полетели, словно стрелы, тайные встречи, обещания и поцелуи. Но счастье их было столь же ярким, сколь недолгим. Велимир все же уехал на Восток, а Василису по окончании университета распределили в неспокойный Тугарский Феод. Ефим Лазарев оказался не только потаскуном, но и мстительным лихом.
***
И дернул же бес взять именно его книгу. Ведь должна была на самом дне туеса лежать…
Разгореться ссоре помешал ветровой. Он плавно вплыл в каюту, поклонился
— Обед.
Василиса села, а Оган, мысленно костеря себя за несдержанность, принялся спешно убирать бумаги. Когда стол опустел, ветровой снял с изгиба руки сложенную в четверть скатерку и с залихватским «Эх, поедим!» раскинул ее на столе. Пахнуло горячим мясом, и на скатерти возникли два исходящих паром горшочка с богатыми суточными щами, кулебяка на четыре угла, моченые яблоки с морошкой и дурманяще-ароматный рябиновый сбитень. Посередине расположился круг ржаного хлеба, а подле маленькая костяная солонка.
Оган на правах старшего, мужчины и хозяина взял хлеб, поделил его надвое и передал часть Василисе. Та замялась на долю секунды, но подношение приняла. Опустила глаза, словно раздумывая над чем-то важным, потом все же решилась. Выдохнула, сдобрила свой кусок солью, разломила и вернула половину. И пока сотрапезник ошарашенно на нее смотрел, откусила соленого хлеба и зачерпнула ложкой щи. Оган, не торопясь, повторил за ней. Прожевал и с сомнением спросил:
— Чем я заслужил прощение?
— Ничем. Но мне с вами нечего делить, кроме хлеба. – Василиса дернула плечом. Небрежно, по-женски, словно прогоняя назойливую муху. Насмешка Смогича неожиданно задела. Нет, она привыкла к липким взглядам, оценивающим поцокиваниям и постоянным письмам от свах. Промышленник же держал себя подчеркнуто отстраненно, но тем не менее был предельно внимателен. Ведь умудрился заметить даже то, что упустил Велимир. А ведь царские маги уверяли, что очки не только сокроют ее истинную внешность, но и отведут глаза всякому.
Огана окатил стыд. Права ведь боярыня. Им нечего делить. Их ничего не объединяет. Просто попутчица, незнакомка. Чужая невеста. Чего он взъелся? Разозлился, глядя на то, чего у него никогда не будет? Так его и раньше брачные узы не интересовали, а после отцовских откровений и подавно. Откуда яд, словно не Смогич он, а тугарин змеехвостый?
«Нечего делить»… А ведь им и вправду нечего делить. Их ничего не объединяет, и пути у них разные. Сойдет она с дирижабля, замуж выйдет, заведет огород с травами лечебными. Детишек родит… здоровых. Чужая невеста. Чужая жена. Чужая судьба… Не его.
Так, быть может, в этот стремительно уносящийся поток бросить последнюю доску с давно разбитого корабля? Пусть унесет ее, затянет илом, засыплет песком времени. Да. Пожалуй, так даже лучше будет, чем в дар яге преподносить.
Оган принял решение.
— Тем не менее я обидел вас и хотел бы загладить вину.
Василиса метнула в него насмешливый взгляд.
— Да, бросьте, глупо обижаться на правду. Вы лишь подтвердили слухи о том, что язык у Смогичей что жало. Отравит и не заметит.
Как бы не было гадко на душе у Огана, он отметил, что за смазливым личиком
— Что ж, тогда от имени моего рода и от меня лично позвольте в качестве извинения подарить вам одну вещицу.
Оган сложил руки лодочкой, а когда раскрыл их, то на ладонях мерцал крохотный огонек. Василиса замерла, словно птенец перед змеем. Никогда прежде ей не преподносили подарков вот так из рук в руки. Боярин Сабуров с мачехой и в уме подобного не держали, а Велимир… попросту не успел.
— Зачем это? – Василиса недоверчиво покосилась на попутчика.
— У вас до сих пор коса мокрая, а на дворе октябрь. Волосы еще несколько дней просушить не выйдет. А вот с этим. – Он дунул на огонек и тот обернулся накосником, по которому золотым шитьем горел огненный узор. – Вот, держите. С ним вы сможете огонь развести хоть в самой Нави.
Василиса сомкнула в раздумье брови. Уж очень странная вещица лежала перед ней. Совсем не похожая на волшебные мелочи, коими наполнен был их техномагический мир. Да и даритель не внушал доверия.
— Что вы задумали? Впервые слышу, чтоб людская магия могла с силой духов справиться.
— Так она и не справится, — Оган протянул накосник Василисе, – но силы хватит, чтоб сдержать пару дней. А потом, как коса мокнуть перестанет, можете смело выбросить. Клянусь, что даром этим, не замышляю против вас ничего дурного.
Если бы бояре Сабуровы взяли на себя труд обучить падчерицу теории магии, то она, скорее всего, отказалась бы. А так любопытство победило осторожность. Она кивнула, и Оган вложил ей в ладоши подарок. Легкое касание мужских рук обожгло, словно это в них заключалась магия огня. Василиса зарделась и суетно принялась вплетать в косу ленту, ощущая, как пушатся высохшие волосы, растекается по телу тепло. То ли от взгляда, то ли от подарка. Пальцы не слушались. Наконец она обозлилась сама не себя, связала концы крепким узлом и поблагодарила.
Оган на это лишь рассеяно кивнул и больше не проронил ни слова. Дело сделано. Назад пути нет.
– ---
[1] Завеска - традиционный женский передник у народов Восточной Европы. Мог быть как повседневным, так и праздничным. Его шили из белой ткани и украшали вышивкой, тканым узором, лентами и тд.
[2]Милостники – на Руси категория княжеских слуг на условном феодальном содержании.
Глава 2, в которой Оган теряет надежду
Дирижабль причаливал к стыковочной мачте затемно. Василиса прильнула к окну и с любопытством рассматривала город, в котором ей предстояло жить.
— Так много огней!
— Здесь живут преимущественно не маги, — подал голос Оган. В темноте его желтый глаз вспыхнул, словно у хищника. — Поэтому город, как губка, впитывает технические и техномагические новинки. Завтра, к примеру, я открываю электрическое освещение центральной улицы. Подумать только! Пока весь мир кричит о необходимости жесткой экономии маг-эфира, в столице продолжают гореть волшебные светильники. А здесь… Впрочем, если пожелаете, завтра все и увидите сами. Думаю, ваш жених с удовольствием сводит вас на праздник.