Останься в Вейзене
Шрифт:
— Хорошо, — решилась я все-таки. — Давайте попробуем ваши яблоки. Но только если вы расскажете, как оказались в главной роли на таком захватывающем празднике.
— Обязательно, — Вилсон улыбнулся. Он водрузил маску поверх котелка, и теперь она наблюдала за нами бездонной чернотой глаз.
Он потянул меня дальше (в этот раз, к счастью, обошлось без касаний), на ходу объясняя:
— Самые лучшие яблоки на противоположной стороне. У Бернта. У него собственный сад недалеко отсюда, так что и яблоки собственные. И красные, и зеленые, и
Не так-то уж просто это оказалось — идти сквозь толпу, не держась при этом за ладони. Приходилось напрягать ноги, чтобы поспевать за высоким и шустрым Вилсоном, и уши, чтобы его слова не утонули в людском шуме и музыке прежде, чем долетят до моих ушей.
— А театром я занимался с детства. Моя мать — Оттолайн Гилен… Возможно, вы о ней не слышали, но в том музыкальном театре, на который я вам показал, она прожила больше времени, чем в собственном доме. Нет ни одной крупной пьесы, которая прошла бы без её участия. Если хотите, мы можем сходить, посмотреть… Как раз скоро премьера, «Лезвие, устланное лепестками», это по книге Каспара Зупера. У меня всегда билеты на места с самым лучшим видом… Я отвлекся. Соответственно, особенно в детстве, оставить меня было не с кем, поэтому мама брала меня с собой. Я в неё пошёл. В том смысле, что…
Он замолчал, пытаясь подобрать слова.
— Талантом? — предложила я.
— Талантом я скорее в отца, — хмыкнул Вилсон. — В мать лицом. Так что меня стали брать на эпизодические роли, чтобы не болтался под ногами без дела. Ну и дальше заметили, что у меня неплохо получается. Жизненными целями я тоже в отца. Но иногда играю, когда просят. Да и почему бы не отвлечься?
— У вас хорошо получается. Зря вы так про талант.
Вилсон повернулся и наградил меня радостной улыбкой. Признался:
— Если однажды надоест колдовать, и от меня откажется отец, тогда я стану уличным актёром, чтобы отказалась ещё и мать. А вот и яблоки! — обрадовался он. — Как и говорил, только зелёные. Но зелёные все-таки неплохи, они занимают в моём сердце второе место. А на первом розовые. Звучит как выдумка, но они и вправду скорее розовые, чем красные.
В мире, где существует магия, вряд ли кого-то удивишь розовыми яблоками. Но прерывать восторги я не стала.
— Подождите здесь, — попросил Вилсон. — Я вернусь. Я угощаю!
Я застыла, как фонарный столб, пока мимо меня во все стороны снуют люди. Не возникает сомнений, что город этот для Вилсона — родной, роднее некуда. Укажи я ему на случайного прохожего, и он с большой вероятностью назовёт его имя и род деятельности и даже небольшой историей поделиться.
А я всегда и везде была чужой. Может, не так уж это и плохо: не нужно носить в голове справочник имен и профессий. И все-таки сейчас, когда я иду рядом с Вилсоном, нет-нет да проскальзывает нечто
— Варя, — прозвучало над левым ухом. Я вздрогнула, едва ли не подпрыгнула. И только потом вспомнила, что здесь краткой формой имени зовёт меня лишь только один человек.
— Гетбер, — шепнула я.
Он принарядился. Плащ теперь был не черным, а бордовым, и по вороту шёл ряд золотых заклепок. А рубашка отливала малахитом, почти таким же, как мое платье. Маска у него тоже оказалась необычной: закрывала нижнюю часть лица и правый глаз, а левый огибала по кривой линии. Выглядело слегка жутковато.
— Видишь, как бесполезны все эти маски, Варя. Мы все равно прекрасно друг друга узнали. Прекрасно выглядишь, Варя.
— Благодарю, Гетбер. Вам тоже весьма идёт зеленый цвет.
— Да, — он улыбнулся — как минимум глазами. — В этом плане мы с тобой удивительным образом состыковались. И я рад, что ты запомнила наконец моё имя.
Я развела руки в стороны, не зная, что на это ответить. Понадеялась, что Гетбера испугает молчание, и он уйдет дальше, пока не вернулся мой студент. Хотя он, вроде как, пока не спешит возвращаться… Увлеченно разговаривает о чем-то с… Бернтом, кажется?
— Вообще говоря, я в тебе разочарован, Варя, — продолжил Гетбер.
— Сожалею, что разочаровала вас, — пожала плечами.
— Со мной ехать в город ты отказалась, а с этим малышом… — И он тоже покосился в сторону Вилсона. Я не стала поправлять его и уточнять, что мы встретились случайно и совсем недавно. — Ты так быстро убежала после своей лекции — я не успел тебя поймать. Так бы сам позвал. Были у меня такие намерения.
— А вы, пожалуйста, не следите за мной, — попросила я. — Я сама решу, с кем мне приятнее проводить время.
— Ты бессердечна, Варя, — Гетбер вздохнул. — Но за твою красоту тебе можно простить бессердечность. Ваш юный спутник скоро вернётся. — Я взглянула на Гетбера: и впрямь, он уже расплачивался за яблоки звонкой медной монеткой. — Не понимаю, чем я тебя так обидел. Неужели тем, что рассказал правду? Впрочем, да. Правда — это всегда непросто. Ну и как, Варя? — Он сказал это, неотрывно глядя в мои глаза. — Планируете проснуться в ближайшее время?
Этот вопрос отчего-то оказался слишком болезненным. Я сжалась, будто в сердце вонзили острую иглу, и отвернулась, чтобы Гетбер не разглядел в моих глазах того, что я не готова ему показать.
— Представьте себя на моем месте, — сказала тихо, надеясь, что Гетбер расслышит. — Представьте, что у вас и так почти ничего не осталось, а тут у вас забирают самое последнее — мир, который по праву принадлежит вам.
Когда я посмотрела влево, Гетбера там уже не было.
Зато появился вдруг Вилсон — прямо передо мной. В каждой ладони у него было по карамелизованному яблочку в шершавом коричневом треугольнике. Он протянул мне правое — то, что чуть-чуть больше по размеру. И поделился: