Останься в Вейзене
Шрифт:
Вея играли три актера: мальчишка лет пятнадцати, который показывал его ученические годы; юноша старше лет на десять, изображающий Вея, что уже надел на себя маску и начал работать над городом своей мечты; и пожилой мужчина, продемонстрировавший его финальные годы. Когда маска спала, лицо последнего и впрямь оказалось благородно красивым.
Помимо них, здесь было предостаточно и эпизодических ролей, начиная от товарищей по учёбе и заканчивая женой и дочерями — а у Вея родилось целых три дочери и ни одного сына. Эта же троица девиц в те времена, когда их пребывание на сцене не требовалось, сопровождала
Я и сама не поняла, как попала в первые ряды. Несколько шагов — и оказалась бы на импровизированной сцене. И хлопала я, наверное, громче всех. Очень уж меня вдохновила эта история. Ещё, возможно, и тем, что играла на тайных желаниях: однажды вернуться и доказать, что на что-то ты да способна. Да только я и вернуться всё никак не могу. Сплю беспробудным сном.
Представление закончилось, публика разразилась аплодисментами и долго ещё потом не могла утихнуть. А ведь народу стало гораздо больше! До этого люди держались рассеянными группками, теперь все эти группки слились в единую толпу.
Актеров сменил оркестр.
Когда я почти решилась прогуляться по окрестностям, за спиной прозвучало мягкое:
— Добрый вечер.
Я обернулась. За спиной стоял Вей — то есть, конечно, не сам он, но актёр, исполняющий его роль. Не мальчишка и не старик — молодой мужчина.
— Добрый вечер, — отозвалась я, слегка поклонившись. И застыла, не зная, что следует делать дальше.
— Как вам наше представление? — поинтересовался мужчина.
— Представление замечательное, — я улыбнулась. — Мне очень понравилось. Так грамотно всё выстроено, что отдельные эпизоды сливаются в цельную картинку… Думаю, вы вложили в это много времени и сил.
— Именно так, — он кивнул. — Но ваши горящие глаза были лучшей наградой за труд, на которую только может рассчитывать актёр. Вы… не желаете прогуляться? Или хотите насладиться музыкой?
Глаза в прорези серебряной маски, закрывающей всё лицо, оказались темно-голубыми, как предрассветное небо. На голову было надето что-то вроде нашего котелка, а из-под него проглядывали белокурые пряди. Поверх белой рубашки шёл жилет, расписанный серебряной нитью.
Странное было ощущение — наблюдать этого мужчину на расстоянии вытянутой руки. Будто бог вдруг спустился с небес на землю к нам, простым смертным.
Дружба с богами никогда ни к чему хорошему не приводит — сколько уже историй было про это написано?
Ещё раз взглянув ему в глаза, я попыталась ответить:
— Да, мне хотелось бы…
Музыка вдруг сменилась. Из энергичной и заряжающей она перешла в плавную, воззвала к душе. Захотелось поднять голову к небу и закружиться, и чтобы платье гладило голени, как морская волна гладит борта лодки… С другой стороны, мало ли, чего хочет моя душа? Я ей с недавних пор вообще отказываюсь доверять.
— Вы не знаете местных танцев? — спросил у меня почти-Вей.
— Не знаю, — согласилась я.
— Хотите, я вам помогу? Здесь нет ничего сложного. Главное, старайтесь не запутаться в ногах. — И добавил: — Я хорошо танцую.
Наверное, он ещё и петь должен неплохо, если профессионально занимается актёрской деятельностью. Может, на каком-нибудь
Почти-Вей протянул мне обе ладони внутренней стороной вверх. И я вложила в них свои — не придумала ничего более подходящего. Кажется, я все-таки оказалась права: довольно кивнув, мужчина потянул меня на себя.
Мои пальцы в его ладонях затрепетали, как крылья бабочки на ветру.
Раз, два, три, четыре, пять. Необычный здесь счет.
Раз — шаг, два — взмах руки, три — разрыв прикосновения, четыре — поворот вдоль собственной оси, пять — шаг навстречу друг другу и воссоединение рук.
Вроде бы, нет ничего сложного. Хотя танцами я в школьные годы не успела заняться. Мечтала об этом, но не нашла времени ещё и на них.
Если закрыть глаза, можно представить, будто бы я и в самом деле танцую с основателем этого города. Я — даже не чужестранка, а иномирянка, ведомая духом этого места, самым родным существом для всех здешних улиц, мостов и фонарей. И музыка подхватывает нас своим плавным звучанием и утягивает всё дальше от реальности. И я перестаю что-либо понимать.
Сплю ли я? Или даже так: жива ли я? Хочу ли я, чтобы Гетбер оказался прав? Слишком глобальный вопрос. Надо определиться для начала, хочу ли я вообще хоть что-нибудь. Раньше ведь много чего хотелось: время приходилось делить между учебой и увлечениями, давалось это с трудом, как когда делишь полукилограммовый тортик между тридцатью гостями. А теперь — гости ушли, ешь не хочу, да только пропала всякая тяга к сладкому.
— У вас прекрасно получается.
Кто мне об этом сказал? Гетбер? Или мой напарник по танцам? Или сам Вей, который продолжает присматривать за своим городом, даже лишившись физического воплощения.
Я распахнула глаза.
Напарник смотрел на меня, не отрывая взгляда. И я, смущенная, улыбнулась.
Музыка утихла, и прикосновение теперь оборвалось окончательно.
— Я бы хотела посмотреть, что происходит вокруг, — ответила я наконец.
— Всё то же, что и всегда, — заметил он, пожимая плечами. — Но, само собой, я не могу отказать даме в просьбе и не пройтись с ней по нашему чудесному городу.
Моя правая рука вдруг оказалась в его левой, и неожиданный спутник повел меня прочь от постамента — к той самой периферии, которую я так желала увидеть. Ладонь пронзила тысяча иголочек, будто я прижалась к еловой ветке.
— Кстати говоря, — поделился он, — эта площадь была, пожалуй, первым общественным местом, возведенном в городе. Здесь тогда мало чего было, буквально несколько домов, но уже в тот момент на площади вовсю укладывали брусчатку. Так что идём мы с вами сейчас по истории.
— А птицу водрузили тогда же? — поинтересовалась я.
Моего спутника это неожиданно развеселило — даже из-под маски я расслышала, как он фыркает.
— Птицу позже. Да и в целом — непростая это птица. Магическая. В её глаза встроены особые устройства, не возьмусь описывать их подробнее… Которые передают изображение колдуну. Это самая высокая точка в городе, так что птичка может глядеть куда дальше, чем мы, лишенные крыльев. Ещё, к слову, она крутится. Есть даже приметы. Большой удачей считается увидеть, что птица смотрит на юг — это значит, сейчас все спокойно. А если птица смотрит на север…