Остап Бендер в Крыму
Шрифт:
— Жив и бодр, Клавдия Алексеевна. Пасеку содержит большую, мед качает отменный, очень просил посетить вас и справиться о вашем здоровье.
— Какое уже здоровье, уважаемые граждане, возраст и пережитое… После смерти Кузьмы Афанасьевича… Дочь тоже живет не со мной. Все это сказывается, как известно, — отвела в сторону грустный взгляд Клавдия Алексеевна, сняв очки.
— Да, жизнь для всех сейчас нелегка, уважаемая Клавдия Алексеевна, — сочувствующе вздохнул Остап и посмотрел на Балаганова. И тот, поняв
— Да, у меня… я тоже… жизнь идет не по справедливости…
— Он, Клавдия Алексеевна, из московских «Известий»…
— Александр Балаганов, — представился помощник Бендера и чуть преклонил свою рыжеволосую голову на молодецких плечах.
— Очень приятно, гражданин, — и тут же поправилась: — товарищ… — И последнее слово она произнесла, как было замечено Остапом, через силу.
— А я литератор, уважаемая Клавдия Алексеевна. Моя фамилия Бендер. Пишу книгу о последних днях в Крыму светлейшего графа Воронцова… О годе двадцатом…
— О, в двадцатом самого графа давно уже не было. Последней владелицей дворца в Алупке, и этого загородного дома, была его наследница старая графиня Воронцова-Дашкова, граждане писатели, — разъяснила хозяйка.
— Вот как? — удивился Бендер. — Не сам граф Воронцов в двадцатом, а Воронцова-Дашкова? Вот вам пример, уважаемая Клавдия Алексеевна, как могут ошибаться источники истории.
— Особенно историки теперешнего времени, — усмехнулась женщина, одев и снова сняв очки.
— А графиня Воронцова-Дашкова покидала в двадцатом Крым из этого загородного дома?
— Разумеется, нет, она уплыла в двадцатом морем из дворца в Алупке, уважаемые историки-писатели.
— Было бы очень интересно описать как это все было, какие чувства были у нее, покидая свою родину., расскажите нам, дорогая Клавдия Алексеевна.
— Да, хотя бы несколько слов об этом, — удачно вставил Балаганов, понимая своего командора.
— Что я могу вам рассказать? Совсем ничего. Ведь я была тогда не в Воронцовском дворце, а здесь. Вот прислуга дворца в Алупке, да, она провожала графиню на пароход, ей и должно быть известно об этом. Да, разве что Анна от своих подруг-коллежек что-то может знать.
— А кто это — Анна? — спросил вежливо Остап.
— Как кто? Одна из горничных старой графини, моя дочь.
— О, это совсем удачно, дорогая Клавдия Алексеевна. Она живет здесь?
— Нет, я же сказала, что дочь живет отдельно. Она преподает английский, живет на Пушкинской… Вот с ней и можете встретиться и поговорить на интересующую вас тему, уважаемые.
— Очень и очень вам благодарен, дорогая Клавдия Алексеевна.
— И я, разрешите мне присоединиться к благодарности моего друга, — встал и поклонился Балаганов.
Глядя на своего компаньона, Остап удивился, откуда тот нахватался
Распрощавшись с хозяйкой, они пошли парком к ожидавшей их машине и Остап сказал:
— Нет, Шура, вы делаете грандиозные успехи не только в нужном разговоре, но и в своих манерах. Похвально, друг.
— Она же из культурных, командор, сразу видно, — тряхнул своими кудрями тот. — Прислуживать графской семье… это не так просто, я думаю, товарищ писатель.
Остап не удержался и рассмеялся, услышав это. Сказал:
— Мне кажется, что я удачно придумал это, Шура.
— А я из газеты… — рассмеялся и Балаганов.
— Так и будем продолжать, камрад Шура. Горничная, разумеется, не из деревенских служанок, а из образованных тем более.
— Еще бы, английский язык преподает, понимать надо, командор, — с почтением к незнакомой еще горничной отозвался Балаганов. — Какие-нибудь слова по-английски вы знаете, товарищ Бендер?
— Ни одного, Шура. Только несколько немецких, камрад, например, что означает приятель, друг. Как вы уже это усвоили с Козлевичем.
Адам Казимирович спал, но как только молочные браться взялись за ручки дверец автомобиля, он сразу же проснулся. Провел рукой по своим неизменным усам и спросил:
— Ну, как? Удачно, братцы?
— Удачно, Адам. Едем на улицу Пушкинскую, как нам сказали.
И они поехали. Остап рассказал Козлевичу все, что они узнали у жены графского садовника. И добавил:
— Она тоже была, очевидно, служанкой в покоях графского загородного дома…
— Особенно когда графская родня наведывалась пожить в этом доме, — пояснил Балаганов. — Интеллигентная женщина…
Пушкинская улица пересекала весь город и жила в своем деловом ритме. На ней располагались самые солидные учреждения. Среди нарядных домов выделялось здание городского театра и кинотеатров. Мимо них, позванивая, дребезжал трамвайчик в сторону базара. Шли нарядные дамы с зонтиками от солнца и изысканно одетые нэпманы.
Нужный компаньонам дом был на правой стороне улицы и своим фасадом с большими окнами на трех этажах смотрел на шумную жизнь Пушкинской.
Из какого-то открытого окна этого дома на улицу лились музыкальные аккорды. И Балаганов, еще раз удивив Бендера, сказал:
— На пианино играют.
— Нет, на рояле, братец Шура, — уточнил Козлевич.
— Ну, хорошо, знатоки музыки. Адам в машине, Балаганов со мной. Делаем визит к бывшей графской горничной.
Они вошли в дом, поднялись на второй этаж и остановились перед дверью, обитой серым дерматином.
Остап нажал кнопку звонка. Игра на рояле прекратилась, и перед Бендером в раскрытой двери предстала довольно симпатичная седенькая старушка и высоким голосом спросила:
— Чем обязана вашему приходу, граждане?