Остап Бендер в Крыму
Шрифт:
— Мужик твоих лет, гражданин. Роста низкого, светленький такой… Большего не припомню.
— Эх, гражданка, гражданка, — осуждающе смотрел на нее Железнов. — Неправду говорите, неправду. Вот пойдите в соседнюю комнату, посидите, отдохните, подумайте как следует, а потом мне, лично мне, начальнику ОПТУ города, и расскажете все, как оно есть. Ясно?
— Да, уж тебе, ясное дело…
— Донцов, возьмите под свой надзор задержанную. А когда она надумает говорить правду, доставьте ее ко мне.
— Понял, товарищ начальник, — встал тот. —
— Ох, господи, боженька наш, пропала, пропала моя головушка старая…
Железнов посмотрел на часы и заторопился в свой кабинет. Там уже собрались все сотрудники отдела, ожидая начала оперативного совещания. Когда их начальник вошел, все разговоры сразу смолкли.
— Начинаем, — встал за свой стол Железнов. — В окрестностях города появилась новая банда…
— И откуда они берутся, — вздохнул молодой сотрудник.
— Могу еще раз пояснить, — взглянул на него начальник. — Тем более, товарищи, что к нам прибыло пополнение в составе трех человек, — указал он на новичков.
Все повернулись к ним, рассматривая их с интересом. Среди двух парней сидела девушка лет восемнадцати. Красивая, стройная, по имени и фамилии — Кира Богданова. А парней звали: одного Петр, а другого Федор. Фамилия у них была одинаковая — Петренко. Они были братьями. Новички сидели в углу кабинета и тоже с любопытством рассматривали присутствующих.
— За годы революции и гражданской войны почти вся буржуазия из Москвы, Петрограда, Киева и других городов перебралась сюда, на юг, под крыло Деникина, потом Врангеля, — продолжал Железнов. — К осени двадцатого года в Крыму осело не менее полумиллиона буржуев. Все они — активные или затаенные враги Советской власти. С Врангелем ушло вряд ли больше ста пятидесяти тысяч — это вместе с армией. Значит, в Крыму осталось, по крайней мере, триста тысяч явных или тайных врагов. Из этого числа многие уехали за границу, многие вернулись в свои города, но десятки тысяч осели здесь, в Крыму. Вот питательная среда для банд, для контрреволюционеров и их заговоров. И сейчас банда Барсукова… Задача — разгромить, не дать ей уйти в горы. Вот эти товарищи… — начальник зачитал десятка полтора фамилий, — поступают в распоряжение начальника секретно-оперативного подотдела товарища Барановой. Операцию будете проводить вместе с летучим отрядом. Все, можете действовать.
— За мной, товарищи! — встала щегольски одетая женщина с маузером на боку. Одета в хромовые сапожки, диагоналевые галифе, легкий английский френч. Кожаная кепка лихо сидела на ее собранных в узел волосах.
— Второй вопрос… — продолжал оперативку Железнов, когда все посланные на операцию вышли. — Мы не раз уже говорили, какой страшный яд алкоголь. Но особенно он вреден в самогонном варианте.
Один из сотрудников вздохнул и покачал головой.
— Это точно. Как выпью, как будто отравился совсем.
— Но дело не только во вреде здоровью. На производство
— Товарищ Железнов! — вернулась вдруг Баранова. — Банда Барсукова на Григорьевской даче!
— Откуда известно! — вскочил Железнов.
— Только что мой агент сообщил, пришлось вернуться и доложить, — быстро ответила Баранова.
— Все на операцию! — начальник городского ОПТУ выхватил из ящика стола наган и устремился за Барановой.
Присутствующие заспешили за Железновым, толпясь в дверях.
Вечером начальник севастопольского отдела ГПУ докладывал по телефону в Симферополь:
— Операция не дала результатов, Павел Антонович. Бандиты ушли. По пути банда налетела на поселок Приморский, уничтожила наших сотрудников. Трупы их изуродовала. Завтра будут хоронить. В оперативном отряде ранен Дивов. У меня все.
— Проморгали… Куда ранен Дивов? — спросил хриплый мужской голос областного начальника на другом конце линии.
— В руку, Павел Антонович, кость цела, поправится.
— Твое мнение? — спросили из Симферополя.
— Знал Барсуков, что на него пошли, знал, Павел Антонович, вот и ускользнул.
— Надо разобраться. На днях буду у тебя, Железнов.
— Поездом приедете, Павел Антонович? Буду встречать…
— На автомобиле. Все.
Железнов положил трубку, закурил и некоторое время размышлял о делах в его отделе. Вошел Донцов и доложил:
— Задержанная Коростылева уже давно изъявляет желание повидаться с вами, товарищ начальник.
— Приглашай ее сюда, — затоптал папиросу в пепельнице Железнов. Вскоре Донцов впустил в кабинет Коростылеву и ушел. Задержанная истово закрестилась, глядя мимо Железнова на плакат за его спиной и запричитала:
— Господи, прости мя, дуру грешную, господи, прости мя и помилуй…
— Гражданка Коростылева, вы не в церкви, а в государственном учреждении, — строго оборвал ее Железнов.
— Бога вспомнить нигде не лишне… — покачала головой та.
— Отвечайте, пожалуйста, на мой вопрос, помните?
— Да, сыночек, был такой грех. Стала я Любки, постоялки своей, намедни ее флигель прибирать, смотрю, пасма денег этих, значит… Вот и взяла я одну бумажку, пропади она пропадом!..
— Ясно. Вот теперь похоже на правду. А где ваша квартирантка работает? Чем занимается?
— А бог ее ведает где. В ночную все она, в ночную…
— Что же, гулящая может?
— Да нет, сынок, дружка имеет с рожей-то, слово ему не перечь. Ох, как узнает она про грех мой, так гляди, ее дружок и побить, и порезать меня сможет… сжав в кулачки руки, приложила их к груди старуха.
— Не узнает. Мы ничего ей не скажем, а вы тоже, думаю, ни слова, что мы задержали вас, а? — встал и прошелся по кабинету Железнов.
— Да нешто я враг своей души, гражданин начальник! Вот те крест, ни слова… — всхлипнула и закрестилась Коростылева. — И ты не губи меня, сынок милый!..