Остаток огня
Шрифт:
Этот магазин на операционную не походил совсем, и уж спутать его с каким-то другим не удалось бы при всем желании. С потолка на Роберта смотрели лепные головы пухлых амуров, стены голубели глянцевым шелком с позолотой, в центре зала красовалось несколько круглых столиков красного и розового цветов, тут же манили сесть низкие разлапистые кресла с мягкими сиденьями и резными деревянными подлокотниками. У одной стены в сумраке угадывался невысокий светлый камин, уставленный фарфоровыми статуэтками. На его мраморной доске стояли канделябры и высокие часы, похожие на горку выточенных из камня фруктов. Обычно стиль рококо подразумевал много зеркал, но здесь Роберт не увидел
Его поразило, что в камине горел настоящий живой огонь, пожирая настоящие пахучие березовые дрова, и свечи в канделябрах – и в люстре на потолке – тоже горели вполне натурально.
По всему выходило, магазин был непростой, для определенной публики. И небедной, сообразил Роберт, глянув на украшения и не увидев ни одного ценника. Только вот почему такое невыгодное место? Впрочем, может быть, странный адрес только добавлял оригинальности: нечто эксклюзивное, для своих.
– Есть здесь кто-нибудь? – крикнул Роберт.
Но вокруг висела тишина, только дрова потрескивали в камине.
Однако через несколько секунд снова тренькнул колокольчик, и в магазин, цокая шпильками, вбежала белокурая девица в белой короткой шубке на мини-платье. Лицо ее показалось Роберту знакомым, но вот откуда, он припомнить не мог. Телезвезда или модная блогерка, Роберт плохо такое удерживал в памяти.
– Жанна Андреевна, – томным голоском позвала блондинка и взяла с витрины еще один колокольчик, маленький, Роберт его и не приметил. – Жанна Андреевна!
На звон колокольчика, на этот раз очень приятный, из двери подсобки выплыла пожилая особа, будто сошедшая со сцены театра оперетты. Одета она была в бархатное платье со множеством рюш, на шее носила бархотку с вышивкой, руки были затянуты в расшитые митенки, а туфли на невысоком каблуке без задника точно сшил из лепестков розы домашний эльф.
Роберт был так ошарашен ее внешним видом, что сначала загляделся на детали наряда и только потом взглянул в лицо. Оно было напудрено до того, что казалось бело-розовым слепком, однако глаза на нем жили блестящие и хитрые, серые, как невская вода.
– Oh, ma ch`ere… Je ne l'ai pas oubli'e de vous, – забормотала она ласково, хотя и несколько скрипучим голосом.
Будто из воздуха появился синий замшевый футляр, блондинка торопливо открыла его и издала несколько птичьих возгласов.
– Вы можете сразу надеть его, – перешла продавщица (а скорее всего, и владелица магазина) на русский.
Дальше их разговор сделался для Роберта почти неразличим, как журчание воды, с переходами от одного языка к другому; сон, в котором он, несомненно, пребывал, начал качаться, терять ясность. Вот мелькнуло ожерелье на шее счастливой гламурной дивы – в точности походившее на колье на шее бродячего кота; вот из сумрака всплыло овальное зеркало на витрине, над которым склонилась покупательница, и внезапно все ожерелье, от первого до последнего камня, привиделось Роберту красным, как гранат; вот сгустилось в том зеркале отраженье оперетной дамочки – и показало оно дряхлую старуху в чем-то сером, с покрывавшим седую голову черным беретом с пером, и глаза тоже были не серые теперь, а черные, как угли, злые и веселые…
Тут что-то стукнуло Роберта по затылку, и вновь пришла темнота.
Проснулся он утром в своей постели. За окном разливалось дивное розовое утро. Голова немного болела, но скорее так, будто бы он перебрал вчера вина, а не так, как будто его кто-то ударил.
Он посмотрел на часы: судя по всему, серого котика – любителя бриллиантовых колье он гладил вчера.
Он задумчиво встал с постели, внимательно
Роберту показалось, что отражение чувствует себя совершенно безмятежно, в отличие от него самого.
Так же медленно Роберт отправился в душ и долго стоял там под теплой водой, занятый больше воспоминаниями, чем мытьем.
Потом сидел за столом, слушал, как новенькая сверкающая кофе-машина издает звуки, напоминающие о запуске ракеты в космос.
Роберт, сделавшись гидом по старинным местам Петербурга, постепенно стал и знатоком всякого винтажа вроде бронзовых кофейников, серебряных пашотниц и фарфоровых кувшинов из Баварии. Он примечал по всему городу хитрые лавочки и всегда мог посоветовать туристам, где выгодно купить чайников, ваз, сундучков и музыкальных шкатулок разных эпох.
Да что там: он мог бы приводить туристов к себе домой: бабушка, в одиночку воспитавшая единственного внука, оставила ему огромную квартиру в кирпичном доме на Кадетской линии Васильевского острова. Квартира имела три комнаты, высоченные потолки, длинные окна, исторические колонны и не менее исторический кафель. Ремонт с полным переводом в милый сердцу Роберта минимализм делать было не на что, сбережений после бабули не осталось, а сам Роберт зарабатывал разве что на хлеб насущный. Так что в бывшей бабушкиной спальне все еще мирно стояли полированный туалетный столик красного дерева и такая же кровать с фигурными спинками, накрытая пледом с вышитым тигром (второй тигр величаво шагал на вас с настенного гобелена, висевшего над кроватью, и мордами оба зверя смахивали на флегматичных барсуков). Много всего здесь можно было найти: и крошечные стеклянные столики с золочеными ногами, и люстры из паутины стеклянных шариков, и старинный желтый буфет на кухне, и круглые эмалевые портреты каких-то охотников над этим буфетом… Только ванну Роберт переделал под себя, и сейчас там царили только глянцевая черная плитка и блеск белого металла, больше ничего.
Впрочем, недавно он купил несколько банок краски для шкафов, а также новые медные ручки и молдинги, чтобы попытаться переделать кухню в английском стиле, поменяв желтоватые цвета на оттенки «кофе с молоком» и «молоко с ежевикой», как советовали модные каталоги. Но руки так и не дошли, хотя Роберт каждую неделю намеревался заняться всем этим.
Он усиленно думал о ремонте, чтобы не думать о другом.
Сегодня ему предстояла экскурсия по местам обитания в Петербурге графа Калиостро. Заявок от желающих пришло в социальную сеть целая дюжина, и Роберт подумал, что жадность иногда подводит его, ведь больше десяти человек – уже толпа. Причем группа получилась смешанной: четыре человека – иностранцы, французы, а остальные со всей страны – из Казани, Екатеринбурга, Перми и Калининграда. Рассказывать предстояло на двух языках, но это только казалось сложным: одна часть туристов обязательно отвлекалась на селфи, в это время он ловко показывал всё другой части.
Вот только как бы вчерашний приступ не повторился… Бабушка умерла в здравом уме и твердой памяти, но вот о двух ее братьях ходили упорные слухи, что к концу жизни их светлые головы пожрало полное безумие, то же самое говорили о бабушкином отце. И Роберт опасался, не настигло ли его проклятье генов слишком рано.
Ну, или такие огромные дыры в реальности могли свидетельствовать о каких-то органических повреждениях. Мысли об опухоли мозга тоже не приносили радости.