Оставь страх за порогом
Шрифт:
– Прошу полной тишины! – поднял руку Петряев. – Комиссар спит. Позволим выспаться и потом продолжим концерт.
Бойцы послушно смолкли, погасили тлеющие самокрутки.
С. М. Буденный: [18]
Краснов стремился овладеть Царицыном потому, что этот город был центром сбора красноармейских сил. Красные партизаны тянулись к Царицыну, так как в лице царицынского пролетариата видели своего союзника в жестокой борьбе с объединенными силами белогвардейцев.
Не
18
Буденный С. М., летом 1918 г. командовал конным корпусом. За заслуги в обороне Царицына награжден орденом Красного Знамени. В 1943 г. маршал. Трижды Герой Советского Союза. Умер на 90-м году жизни в 1973 г.
Часть третья
Без оружия в роли немого
Из личного дела Н. С. Магуры:
1918 г. на оперативной работе в Царицынской губернской ЧК.
За довольно долгую, насыщенную событиями (в их числе драматическими) жизнь Николай Степанович Магура неоднократно писал автобиографию, заполнял различные анкеты, листки учета кадров и всегда мучался над вопросом: следует ли упоминать о пребывании в плену, когда он таковым и не был, у врагов пробыл считанные часы?
Стоило вспомнить лето 1918 года, как в памяти всплывали станционный милиционер Аристарх Ляхов, беспризорник Пашка, водокачка, гора шлака на разъезде 206-й километр, где пришлось, как говорится, набрать в рот воды, играть роль контуженного, лишенного слуха, речи.
Случившееся в первый год Гражданской войны требовало подробного рассказа, но многолетняя служба в органах ВЧК, ОГПУ, НКВД приучила чекиста не распространяться о себе, тем более о работе, поэтому о случившемся много лет назад не ведали даже самые близкие Магуре люди – жена, сын, внук, невестка.
Изжога с головной болью мучали с раннего утра, заставили раньше обычного проститься со сном, порошки с пилюлями не помогали.
Проглотив очередную дозу лекарств, Петр Николаевич Краснов скривился: «Гадость, хуже не бывает! Не сложил голову на поле брани от пули или шашки, дам дуба от лекарств!.. Стоит ли беспрекословно выполнять все указания врачей, если прописанное ими ничуть не избавляет от тяжести в затылке, сухости во рту? Шарлатаны все лекари!».
Атаман стоял у растворенного окна, широко расставив кривоватые ноги, заложив руки за спину, и исподлобья смотрел на площадь, где шумел рынок. Кроме даров бахчей, садов и полей, продавали седла, попоны, портупеи, уздечки, мешки фуража, нательные рубахи, патроны поштучно и обоймами, наотрез отказывались получать взамен гривны, «николаевки», тем более «керенки», которым грош цена. Продавцы (в их числе солдаты и офицеры) знали, что всевозможных деньжат чуть ли не каждая губерния напечатала, подобными бумажками можно лишь печь топить или стены в хате
Краснов недовольно передернул плечом: «Нашли место для базара! Еще немного, и продавать станут на крыльце моего штаба! Что бы ни говорили, а в армии царит настоящий кавардак, чуть ли не каждый ворует казенное имущество, скоро доберутся до орудий и британских танков! Офицеры с нижними чинами забыли о субординации, дисциплине, что приведет к анархии, поражению без боя. Необходим крепкий кулак и кнут, лишь они заставят разгильдяев перестать быть неуправляемым сбродом».
За спиной кашлянул адъютант, напоминая об очередном приказе.
– На чем остановились? – спросил Краснов.
– На святости белого движения, его освободительной миссии на благо родного многострадального Отечества, необходимости скорейшего изгнания за пределы родины или полного уничтожения большевиков, социалистов с их незаконным, не угодным Богу правительством.
Диктатор Всевеликого Войска Донского (коим Краснов стал на съезде Круга спасения Дона) наморщил лоб и выдавил из себя очередную фразу. Трескучие слова соседствовали с витиеватыми или по-военному лаконичными, рублеными. Понимал, что новый приказ мало что изменит (тем более улучшит) на фронте и в тылу, тем не менее продолжал обманывать себя, рассчитывая на успешное наступление, взятие большевистской твердыни на Нижней Волге. Мысленно видел себя въезжающим в Царицын на белоснежном скакуне, объезжающим выстроившиеся на параде войска. Приказ был простой формальностью, в нем повторялись обещания освободить попранную узурпаторами святую матушку-Россию, призывы «огнем и мечом, не жалея живота своего, выжигать с корнем все жидовско-советское».
Диктуя одно из предложений, Краснов запутался в деепричастных оборотах. Снова скривил губы. Полез в карман за платком, и без того паршивое настроение окончательно испортилось: «Опять денщик подсунул батистовый платок, более подходящий профурсетке! Увидят союзники, и я стану посмешищем».
После падения Донской советской республики Краснов получил от казачьих верхов долгожданную полноту власти, стал войсковым атаманом, объявил себя диктатором всей территории Дона, Терека, Маныча, Хопра вплоть до Волги. Почувствовал прилив сил, счастья – наконец-то стала явью давно лелеемая мечта создать на юге России новое государство, в него войдут наряду с Ростовом Царицын, Камышин, немецкая колония в Сарепте.
«Недруги, которых немало, смеют называть меня немецким прихвостнем, германским подпевалой, дескать, моя Донская вольница под протекторатом иноземцев! Пересуды быстро умолкнут, стоит взять оплот красных на великой реке, тогда союзники поверят в мой талант полководца, в боеспособность армии, увеличат ассигнования, пришлют наконец-то крайне необходимые боеприпасы, перебросят с Украины свои давно обещанные дивизии. Пока все упирается в Царицын, взятие его укрепит мой авторитет, заставит немцев поторопиться».
Сомкнул веки, представил себя на главной площади древнего града, услышал приветственные крики горожан, благодаривших за освобождение от большевистской чумы. Мечтать мог долго, но суровая действительность не позволяла витать в облаках, требовала вернуться к насущным делам, в данном случае к приказу, который должен поднять в армии боевой дух, вселить веру в победу.
– Концовку напишете сами, у вас, милейший, вполне хороший слог, литературный вкус. Для меня привычнее и приятнее скакать под шквальным огнем на противника, рубить врагам головы, вести за собой доблестных сынов Дона, нежели заниматься бумагомаранием.