Осторожно, писатели! [сборник]

Коллектив авторов

— Выходим! — вырвал Федю из мира иллюзий голос директора. — Какой номер дома?

— Это — шестнадцатый.

— Тот, который нам нужен!

— Девяносто шестой…

Директор застонал и выдохнул с горечью:

— Мы когда туда доберемся, до этой чёртовой козы?

— Теперь уже скоро, — поспешил успокоить Федя, пропустив директора вперёд и следуя за ним в шлейфе пыли, поднятой ботинками директора на видавшей виды поселковой дороге. Всё выглядело мелочью по сравнению с тем эффектом, которым он сегодня ошеломит жену.

— Пришли, —

вынырнул Федя из-за спины директора, вытирая носовым платком покрытое потом лицо, от чего его кожа приняла вид пятнистого загара. Хозяйка! Вызывали?!

Вышедшая из калитки женщина грозно смотрела на них, уперев руки в упитанные бока.

— И где это вас битых три часа носило?! Сыщики! Вас только за смертью посылать.

Мужчины стойко проглотили её оскорбительное высказывание.

— Вы нас, конечно, извините за некоторую задержку… — начал подключать дипломатию директор.

Но женщина осталась равнодушна к этому приёму.

— Некоторую?! Да пока вы сюда явиться изволили, моя Манька сама домой прибежала, — и женщина расхохоталась с таким удовольствием, словно смеяться ей до того вообще не было дозволено.

— Как — вернулась? — лицо директора стало бледнее его застиранной кремовой рубашки.

— На четырёх копытах.

— А вызов как?

— Я помощь приглашала, а не гостей. Чайком могу угостить из уважения за попытку помощь оказать. Попьёте чайку. У меня и пирожки имеются. С вареньем.

— Хоть чаю, — зашептал Федя на ухо директору. — Соглашайтесь…

Александр Мецгер, Краснодарский Край

Бес попутал

Случилось это всё, как сейчас помню, на хуторе Большие Лапти. Население хутора в то время было небольшое, тысяч двадцать пять, если считать вместе с курами, воробьями, комарами да мухами. Жили дружно, считай, что все друг другу роднёй доводились, и поэтому делить-то между собой им особо и нечего было. Ну, разве что иногда, после выпивки, припомнит кто кому прежние обиды да оглоблей погоняет по хутору. А выпить на хуторе любили все, и без этого редкий день обходился. Ну а вечером сам Бог велел, так что скучать по вечерам некогда было. И никакой телевизор им даром не нужен был, да и в электричестве хуторяне не нуждались, потому и детей в семьях помногу было. Так и жили. На работу — как на праздник, так что, почитай, каждый день праздником был. И надо ж такому случиться, что на этот сложившийся уклад посыпались странные происшествия, взбудоражившие всё население хутора.

Никто не мог понять, с чего всё это началось, кроме деда Панаса, который молчал, как рыба. Ничего этого могло бы и не быть, если бы у Панаса козёл не объелся гущи с бражки и не сдох. Потеря была невосполнима, хотя козёл частенько загонял деда то на забор, то на дерево. Но стоило хозяину налить козлу браги, как он становился дружелюбным и ласковым.

Похоронить своего любимца Панас решил по-христиански, на старом кладбище, но тайком от соседей. Мало ли что? Не дай Бог, узнают, ещё и выволочку дадут. А если баба Кулемиха проведает, так она и побить может. Никак не простит Панасу, что не женился на ней когда-то, вот и мстит. А куда было

жениться, если она на две головы выше и в три раза толще Панаса была? Не пара, а смех! Так и осталась Кулемиха соломенной вдовой, обвинив в своей неудачной жизни бедного Панаса.

И вот, дождавшись ночи, притянул Панас козла на кладбище и стал копать ему могилу. Долго рыл, года-то уже не те, и вдруг лопата упёрлась во что-то твёрдое. Полез Панас в яму, начал землю руками разгребать (не на гроб ли случайно наткнулся?) и раскопал сундук, обитый по углам железом.

«Клад», — мелькнула у него мысль.

Никогда в жизни дед так не радовался, как в эти минуты. Он даже сплясал на крышке сундука. Наконец, угомонившись, он стал лопатой сбивать с крышки старый висячий замок. После нескольких неудачных попыток замок слетел, и Панас с замиранием сердца открыл крышку сундука.

— Привет, — проговорил выпрыгнувший из сундука бесёнок и примостился на краю крышки.

От неожиданности дед Панас выскочил из ямы, но поскользнулся на свежевырытой земле и вновь скатился вниз.

— Ну что ты прыгаешь? — постарался его успокоить бесёнок. — Чертей никогда не видал?

Дед стал запоздало креститься, приговаривая:

— Чур меня! Чур меня!

— Да не бойся ты, — усмехнулся бес. — За своё освобождение должен я исполнять любые твои желания до последних твоих дней. Так что привыкай ко мне. А чтоб не пугать народ, приму-ка я облик твоего козла.

Панас в изумлении увидел, как зашевелился околевший козёл. Он приподнял голову и кивнул деду:

— Ну, что сидишь? Пошли домой!

Дед вылез из ямы и на трясущихся ногах послушно поплёлся за козлом. Уже подходя к дому, Панас вдруг услышал, как из-за плетня напротив громко закричала Кулемиха.

— Эй, ты, обмылок! Куда это ты со своим козлом ночами ходишь? Не за капустой ли на чужие грядки?

— Чтоб у тебя язык отсох, — в сердцах воскликнул дед, и, к его удивлению, Кулемиха замолчала.

— Твоё желание исполнено, — проговорил козёл.

Панас посмотрел на Кулемиху и увидел, как она с выпученными глазами машет руками и что-то пытается выкрикнуть, но кроме хрюканья у неё ничего не получается.

Всё ещё не осознав до конца случившееся, дед, как в тумане, добрёл до дома и лёг спать.

Проснулся он только к обеду и сразу стал вспоминать ночное происшествие. «Приснится же такое!» — подумал он и выглянул в окно. Всё было как обычно, не считая того, что козёл лежал на траве и с удовольствием курил, пуская кольца дыма.

— Ну что, выспался? — спросил он.

«Значит, не приснилось, — мелькнула у Панаса мысль. — Может быть, к батюшке в церковь сходить? Хотя после того, как я обозвал матушку жирной коровой, он точно не поможет».

— Не поможет, — подтвердил козёл. — Он тебя в тот же день отлучил от церкви.

Дед Панас с ужасом заметил, что размышляет вслух.

— Слушай, ну отстань ты от меня, — умоляюще обратился он к нечистому.

— Идиот, — возмутился бес, — я начинаю понимать тех баб, которые говорят, что сотрясение мозга тебе не грозит. Я пытаюсь тебе втолковать, что кроме выполнения твоих желаний мне ничего не нужно.