Осторожно, злая инквизиция
Шрифт:
«Ниже пояса» отозвалось тягучим, тянущим чувством, я отозвалась взглядом, исполненным жалости: он что, правда думает, что я, такая дурочка с переулочка, все брошу и в партнерство поверю?
Многоуважаемый Максим, не обращая внимания на выраженное мной недоверие, продолжил:
– Я предлагаю партнерские отношения до конца следствия, без попыток обмануть, исказить или утаить любые сведения, имеющие отношение к следствию. Вы взамен дадите слово, что не будете пытаться подслушать мои переговоры с
Внизу живота заныло требовательно, предвкушающе.
Ксюша, приди в себя! Ну нельзя так млеть от мужика только потому, что он осторожный, умный гад!
Можно! Можно, я же млею!
Ну и дура. Подумаешь, попытался обойти в формулировках: партнерские обязательства распространяются на обе стороны, а не лезть куда не следует должна только я. Что ж теперь, оргазмировать, глядя на него?
Многоуважаемый Максим ждал.
Отец Власий в ноутбуке то ли был отключен, то ли не считал нужным вмешиваться.
Я плавно, вальяжно приблизилась к инквизитору, оперлась руками на журнальный столик (декольте, выноси, родимое!) и, оказавшись с собеседником нос к носу, со стервозной улыбкой потребовала:
– Оба!
Он вздернул бровь непонимающе.
Да-да. Я с детства такая наивная, всякой обаятельной брови верю.
– Слово о невмешательстве дадут оба партнера, – прояснила я свою позицию.
Знай наших!
Я кремень!
…а не сиропная лужа.
Не сказала бы, что мое декольте его прямо уж вынесло, но поправку принял.
– Я согласен, – он поднял руку, на кончиках пальцев разлилось голубоватое сияние. – Слово!
Я, ответно вскинув руку, твердо и напористо ответила:
– Слово! – и снова оперлась на столик.
У инквизитора дрогнул угол рта в улыбке:
– Ксения Егоровна. Другое слово.
Я прикусила щеку, чтобы не заржать, и, потянув на себя дар, призвала силу в свидетели:
– Слово, – и на этот раз сияние лизнуло и мои пальцы.
– Ну? – требовательно вопросила я, когда след клятвы растаял.
– Я дам вам прочитать свой отчет. Сегодня напишу – завтра дам. И завтра утром обсудим меры по обеспечению вашей безопасности, нужно согласовать, как нам действовать, чтобы не страдало расследование, но и вы испытывали минимум неудобств.
Божечки, еще чуточку – и я поверю, что благословенную инквизицию волнуют мои неудобства!
Закатывать глаза не стала, но всем лицом дала понять, сколько у меня доверия к таким его словам. Но завтра – так завтра, я не спешу. И так ночь-полночь, а меня еще вся Ксюша не обихожена.
И с этой мыслью я поплыла в направлении спальни, чтобы оттуда перебраться в ванную, но спохватилась: я что-то забыла.
Ах да,
Выдернула из стопки в шкафу свежее постельное и с мстительным удовольствием запустила им в инквизитора: не проклятие, а все равно приятно.
Объявила:
– Постелишь себе здесь, – я неопределенно покрутила кистью, показывая, что ничуть не стесняю его в выборе места и он может расположиться где угодно: на диване, в кресле, на полу… – Захочешь жрать – найди что-нибудь на кухне.
Ай да я!
Ай да хозяечка!
Ну все, долг гостеприимства исполнен.
С этой приятной мыслью я уплыла в направлении своей комнаты, чтобы услышать, как отец Власий за моей спиной иронично подал голос:
– Какая благодарная женщина!
– Традиционалистка! – с интонацией «это все объясняет» сумничал не-брат Максим.
Расслабляясь после тяжелого дня в ванной в ароматной пене, сквозь томную негу и блаженную усталость я спустя некоторое время услышала, как мой гость шерудит на кухне. Он действительно захотел жрать, пошел и нашел.
Я кусала губы, чтобы задавить смех и согнать улыбку, расползающуюся против воли до ушей: на-а-аглы-ый!
Классный.
Когда я закончила отмокать и перебралась в спальню, инквизитор работал.
Когда я, совершив ежевечерние пляски с бубнами вокруг женской красоты, укладывалась спать, он работал.
И только когда моя кровать прогнулась под дополнительным весом и в темноте меня обдало жаром чужого тела, я поняла, что работа закончилась.
Замерла, не разворачиваясь к нему, но и не прогоняя.
Мужская ладонь легла на мое бедро. Сжала тонкий батист простынки – и немного меня под ней, и я сглотнула от окатившей меня горячей волны.
Ткань неспешно, неторопливо поползла по коже, чтобы быть откинутой в сторону.
Я замерла. Сердце колотилось в горле, разрываясь от нетерпения, предвкушения и – черти меня раздери, если я знаю почему! – страха.
Я, замерев, лежала на боку, не смея шевельнуться, не чувствуя прикосновения позади, но всей спиной ощущая присутствие.
Когда на голую кожу легла инквизиторская рука, это было как удар молнии.
Он сжал бедро, огладил круговым движеним. Снова сжал.
Я закусила губу, чтобы не закричать: темнота моей комнаты, жар летней ночи, с которой больше не справлялся кондиционер, его молчание, мое согласие – вся эта ситуация обострила до предела ощущения. Я вся стала – единый нерв, и этот нерв дрожал от нетерпения.
Он просто гладил меня по бедру, а у меня плавились кости и готово было выпрыгнуть из груди сердце.
Рука скользнула ниже, пальцы погладили живот, очертили вокруг пупка – мой пульс стек поближе к этим пальцам, предатель, и толкался в них, напрашиваясь на ласку.