Остроги. Пси-Войны
Шрифт:
Наконец пожарища остались позади, Гурбан снял очки, сорвал с лица тряпку и с облегчением вздохнул. Всё-таки свежий воздух — это наслаждение круче, чем пожрать. А кто с этим не согласен, тот пороху не нюхал у себя за Стеной.
Кстати, насчёт пожрать. О завтраке никто и не заикался, раз уж командир запретил даже привал делать. Все, конечно, безумно устали и мечтали отдохнуть, но Гурбан знал одно хорошее слово — «надо», которое сильнее всех самых сильных желаний и грёз.
Солнце перевалило за полдень, когда впереди что-то блеснуло — и командира точно в сердце укололи: вот оно, не вспугнуть бы теперь.
— Стоп! —
От резкой остановки голова дремавшего Доктора дёрнулась вперёд — не сломались бы шейные позвонки. Обошлось: огладив белёсую гриву, Доктор легонько шлёпнул себя по щеке, прогоняя сон.
Дорога впереди по пологой дуге изгибалась влево, и на самом краю зоны видимости что-то было. Гурбан вытащил бинокль и жадно, как алкоголик к стакану, припал к окулярам. Есть картинка! Караван, белгородцы. Их легко узнать по оранжевому мусоровозу, из которого умельцы сделали что-то вроде самоходной установки — это любимая машина старосты оружейников, что основали острог в брошенном людьми Белгороде. Гурбан лично с ним знаком: староста — жук ещё тот, в спину ударит — не поморщится.
Много машин у оружейников, ещё столько же добавить — и почти что торговый караван москвичей получится. А в середине вереницы машин — лимонно-жёлтое пятно, желанный джип «Хаммер».
Гурбан прищурился, напрягая глаза. Но — без толку. Чёртовы стёкла в «Хаммере» были не только бронированы, но ещё и тонированы! Людей за ними не видно, и о том, что случилось со Сташевым-младшим можно только догадываться. Вдруг в живых его нету? Всё-таки у острога был славный бой.
Эх, решить бы вопрос одним махом: рвануть вперёд, наскочить, стреляя из всего личного оружия, кромсая всех и вся на пути ножами, давя, избивая нещадно, топча тех, кто посмеет мешать чистильщикам, но… Оружейники, чтоб их! Слишком много машин и бойцов со стволами для одной маленькой такой компании, как у Гурбана. Чистильщики и минуты не выстоят против белгородцев. Если уж банда Чёрного спасовала, то не стоит переть на рожон, это глупо и бессмысленно. Чтоб людей своих положить, много мозгов не надо. Зато надо подумать, как быть и что предпринять. Вот только в черепе каша, и глаза закрываются.
— Доктор, ты как?
— В порядке, вроде.
— Квадроцикл вести сможешь? Или Фазу позвать?
— Попытаюсь.
— Ты уж постарайся, родной. Отдохнуть мне надо. Заваруха скоро будет ещё та… Ну, ты понял, да?
— Так точно, командир!
Гурбан и Доктор поменялись местами. Так же поступили остальные, кроме братьев-«чёрных». Эти двое держали дистанцию: они вроде как с чистильщиками, но сами по себе. Теперь Фаза и Маевский вели «Эндуро», а Ксю и Бек могли отдохнуть, привязавшись ремнями к ездокам, чтобы во сне не упасть.
— Держи дистанцию, Доктор. Близко не подъезжай, но и не отставай от каравана. Ты уж постарайся, родной.
— Не подведу.
Перебравшись за руль и ожидая команды начать движение, Маевский поглядывал на новичков. По кривой ухмылочке на его лице ясно читалось, что он о братьях думает: уроды каких поискать, да лучше бы не найти. Они даже представиться не посчитали нужным, просто ехали рядом, чуть в отдалении. Вот и сейчас сидели на своих чёрных эмтешниках и зыркали на чистильщиков так, будто каждого примеряли на зуб. Эмтешники у них, конечно, старые, как само бытие, но в неплохом состоянии.
Особое
— Зовут как, фамилия? — сцедил сквозь зубы Маевский, глядя мимо братьев.
В ответ те оскалили свои железные фиксы. Тот, который старше и тяжелее, лениво выдавил из себя:
— А мы чё, ментёныш, у тебя на допросе в кутузке? Сиди, не рыпайся, живее будешь.
Борисом его, урку, звали. И Борис этот — мужик ловкий, даром, что пузатый. Если надо, стометровку быстрее жилистого Бека одолеет.
Второй же брат, Витёк который, тот маленький, рыжий, взгляд у него уверенный, быстрый. Витёк — боец опасный и не скрывает этого в отличие от родственника.
И клички у них наверняка есть, как это у блатных заведено, но обращались они друг к другу по именам — свои всё-таки, да и не в крытой. Оба в татуировках с головы до ног. Причём насчёт головы — не шутка: всё лицо Бориса было разрисовано, и надписи имелись — вроде «Не забуду мать родную». И на щеке Витька голова тигра набита, наколка забавная сама по себе, а уж с учётом Псидемии и подавно. За такие художества пристрелить могут те, кто по зонам сроки не мотали. Но ведь жив Витёк, и это говорит в его пользу.
«Поларис Рейнджер» сорвался с места. Прежде чем кинуть мотоцикл вдогонку, Маевский подмигнул Борису, мол, ещё поговорим, обсудим, кому тут не рыпаться. Витька он намеренно проигнорировал, чтобы понял рыжий — мент его в расчёт не принимает, за шестёрку при братце держит. Пусть позлится урка, авось дёрнется или ствол наведёт — и Сашко тогда с чистой совестью ему в башке дырку сделает.
— Ты это, Колян, поспи что ли.
— Ага, — зевнул Бек, и Маевский направил «Эндуро» вслед за Доктором и Гурбаном.
Перед закатом Доктор растолкал Гурбана, и чистильщики опять поменялись местами. Гурбан чувствовал себя разбитым, но всё же лучше, чем накануне.
Ночью огни каравана хорошо просматривались издалека, особых усилий прилагать не надо было, и Гурбан, задремав, едва не съехал в кювет. Это его слегка взбодрило. А когда ближе к утру караван остановился — видать, староста посчитал, что белгородцы достаточно удалились от покинутого острога, чистильщики расстелили одеяла прямо у своих железных «коней» и легли, придвинувшись друг к дружке, чтобы хоть немного согреться. В ногах распалили костёр.
Дежурить выпало Беку, который не очень-то этому обрадовался, но приказы командира не обсуждаются, но исполняются беспрекословно…
Гурбан очнулся первым. От холода ломили суставы, изо рта шёл пар. Обняв лом, Бек самозабвенно плямкал во сне. И надо было хорошенько пнуть его за то, что заснул на посту, но караван не сдвинулся с места, зомбаки не напали, поэтому командир решил позже отчитать его перед всеми — для Бека это будет болезненней, чем пара лишних синяков на скуластом лице.
Через пару минут заворочались братья-«чёрные» и тут же затеяли громкую беседу, Витёк завёл эмтешник, Борис загремел алюминиевыми миской и кружкой — в общем, они отлично постарались, чтобы чистильщики дружно покинули объятья Морфея. Бек в том числе. Судя по его виду, он даже не понял, что уснул, подвергнув товарищей опасности.