Остроумие мир. Энциклопедия
Шрифт:
Когда его представили спириту, тот сразу же стал величать Ивана Петровича гением.
— Вот видите, — шепнул Павлову принц, — он сразу понял, кто вы.
— Что ж тут удивительного, — ответил Иван Петрович. — Кругом все в мундирах, в орденах, в лентах, а я в простом пиджаке, но мне все оказывают внимание.
* * *
В 1917 году, когда шла первая мировая война, русский композитор Игорь Федорович Стравинский посетил Рим и Неаполь. Эта поездка была отмечена знакомством с Пабло Пикассо,
— Что это за рисунок? — спросил таможенник у Стравинского, рассматривая циркульные линии, углы и квадраты.
— Мой портрет работы Пикассо.
— Не может быть. Это план!
— Да, план моего лица и ничего более.
Тем не менее ретивые таможенники конфисковали рисунок, решив, что это замаскированный план какого-то стратегически важного сооружения.
* * *
Будучи проездом в Нью-Йорке, Стравинский взял такси и с удивлением прочитал на табличке свою фамилию.
— Вы не родственник композитора? — спросил он у шофера.
— Разве есть композитор с такой фамилией? — удивился шофер. — Впервые слышу. Стравинский — фамилия владельца такси. Я же не имею ничего общего с музыкой. Моя фамилия — Пуччини.
* * *
Хорошо знавшая в годы эмиграции писательницу Тэффи — красивую и остроумнейшую женщину — поэтесса Ирина Одоевцева вспоминала:
— Женские успехи доставляли Тэффи не меньше, а возможно, и больше удовольствия, чем литературные. Она была чрезвычайно внимательна и снисходительна к своим поклонникам.
— Надежда Александровна, ну как вы можете часами выслушивать глупые комплименты Н. Н.? Ведь он идиот! — возмущались ее друзья.
— Во-первых, он не идиот, раз влюблен в меня, — резонно объясняла она. — А во-вторых, мне гораздо приятнее влюбленный в меня идиот, чем самый разумный умник, безразличный ко мне или влюбленный в другую дуру.
* * *
Какая-то пациентка спросила С. П. Боткина:
— Скажите, доктор, какие упражнения самые полезные, чтобы похудеть?
— Поворачивайте голову справа налево и слева направо, — ответил Боткин.
— Когда?
— Когда вас угощают.
* * *
Однажды мать будущего знаменитого физика Петра Николаевича Лебедева, в ту пору еще студента, получила от сына странное письмо, сильно ее взволновавшее.
«А у меня новорожденная: кричит, бунтует, ничьего авторитета не признает, — писал ей холостой сын. — Я, слава Богу, уже оправился, совершенно здоров и хожу в институт. Крестным был профессор Кундт, он пришел в некоторое взвинченное настроение, когда я преподнес ему новорожденную…»
Только в конце письма выяснилось, что новорожденной была… некоторая «идея
* * *
Лебедев был врагом бесплодной эрудиции.
— Мой книжный шкаф, — говорил он, — набит знаниями гораздо больше меня, однако не он физик, а я.
* * *
Во МХАТе шел «Юлий Цезарь» Шекспира. По ходу спектакля статист должен был вынести свиток и отдать его К. С. Станиславскому, игравшему роль Бруга. Статист куда-то исчез. Тогда В. И. Немирович-Данченко велел срочно переодеть рабочего сцены и заменить им статиста.
Рабочий вышел на сцену со свитком и громким голосом сказал, обращаясь к Станиславскому:
— Вам, Константин Сергеевич, вот тут Владимир Иванович передать чегой-то велели…
* * *
Немирович-Данченко был в Большом театре на балете Асафьева «Пламя Парижа». Рядом с ним сидел пожилой и, видно, впервые попавший на балетное представление человек. Он восторженно воспринимал все, что происходило на сцене, и удивлялся только: оперный театр, а совсем не поют.
— Почему же это? — обратился он к сидящему рядом Немировичу-Данченко.
Владимир Иванович терпеливо объяснил ему, что балет — особый жанр, в котором только танцуют. Но в это время хор запел «Марсельезу»! Человек взглянул в лицо Немировичу-Данченко, укоризненно покачал головой и произнес:
— А ты, видать, вроде меня — первый раз в театре-то!
* * *
Рассказывают, что Немирович-Данченко молодому драматургу, жаловавшемуся на отсутствие хороших тем, предложил такую: молодой человек, влюбленный в девушку, после отлучки возобновляет свои ухаживания, но она предпочитает ему другого, куда менее достойного.
— Что это за сюжет? — покривился драматург. — Пошлость и шаблон.
— Вы находите? — сказал Немирович-Данченко. — А Грибоедов сделал из этого недурную пьесу. Она называется «Горе от ума».
* * *
Находясь в обществе молодых поэтов, Михаил Светлов никогда не подчеркивал своего превосходства. Однажды один молодой человек, неправильно понявший светловскую простоту, стал называть его «Миша».
— Что вы со мной церемонитесь, — сказал ему Светлов, — называйте меня просто — Михаил Аркадьевич.
* * *
Литфонд долго не переводил Светлову денег. Заждавшись, после многих напоминаний из Ялты он послал директору такую телеграмму: «Вашу мать беспокоит отсутствие денег».
* * *
На писательском собрании прорабатывали пьесу, перед этим обруганную в одной центральной газете. Доклад делал критик, известный своим разгромным стилем. Светлов печально заметил:
— Вы знаете, кого напоминает мне наш докладчик? Это тот сосед, которого зовут, когда надо зарезать курицу.