Остроумие мир. Энциклопедия
Шрифт:
— Овца породила на свет льва.
* * *
Племянник одной знатной особы совершил убийство и был отдан под суд. Особа обратилась к Генриху IV, прося его помиловать племянника. Но Генрих отвечал:
— Ничего не могу для вас сделать. Вы дядя и поступаете, как дядя, совершенно правильно, по-родственному, а я король, и мне надо поступать по-королевски. Я не сержусь на вас за ваше ходатайство, не сердитесь и вы на меня за отказы.
* * *
У поэта Малерба был брат, с которым он затеял какую-то тяжбу. Однажды кто-то, узнав о судебной
— Как это нехорошо! Тяжба между братьями! Какой дурной пример для других!
— Да позвольте, — оправдывался Малерб, — с кем же мне, по-вашему, тягаться? С московитами, с турками? Мне с ними нечего делить, помилуйте!
* * *
Одному нищему, который, получив от Малерба милостыню, обещал помолиться за него, поэт сказал:
— Не трудись, мой друг. Судя по твоей нищете, Бог не склонен одарять тебя своими милостями и едва ли внемлет твоим молитвам.
* * *
Однажды Малерб уходил от кого-то вечером, держа зажженную свечу в руке. Некто, встретившись с ним в эту минуту, завел длинный разговор о разных новостях, которые были для Малерба совершенно неинтересны. Послушав докучливого собеседника некоторое время, Малерб бесцеремонно прервал его.
— Прощайте, прощайте, — заторопился он, — слушая вас, я сожгу на пять су свечки, а все, что вы мне сообщаете, гроша не стоит!
* * *
Какой-то духовный сановник принес Малербу свои стихи на просмотр. Стихи были из рук вон плохи. Прочтя их с весьма кислой миной, Малерб воскликнул:
— Можно подумать, что вам предложили на выбор: либо написать стихи, либо идти на виселицу!
* * *
Финансовый интендант Генриха IV Виевиль был свиреп с обращавшимися к нему. У него с течением времени установилась привычка: как только человек проговорит, обращаясь к нему, обычные слова: «Милостивый государь, я вас…»— немедленно отворачиваться и дальше не слушать. Он порешил, что коли человек говорит «я вас…», то дальше, разумеется, будет слово «прошу», а он решил просьб никаких не только не исполнять, но и вовсе не выслушивать.
Между тем Малербу надо было его за что-то поблагодарить. Поэтому он первые слова своей речи построил так: «Милостивый государь, благодарить я вас пришел…» и т. д. Это был для французского языка варварский оборот, терзавший душу такого строгого стилиста и поборника чистоты языка, каким был Малерб, но иначе Виевиль не стал бы слушать, и не было возможности его поблагодарить.
* * *
У Малерба был слуга, на содержание которого он отпускал ежесуточно шесть су — по тогдашнему времени, сумма достаточная. Когда же этот служитель вел себя нехорошо, Малерб обычно обращался к нему с такими словами:
— Друг мой, кто огорчает господина своего, тот огорчает Господа Бога; чтоб искупить такой грех, надо поститься и творить милостыню. Поэтому я из ваших шести су удержу пять и отдам их нищим от вашего имени, в искупленье вашего греха.
* * *
Однажды Малерба кто-то пригласил обедать. Тогда обедали в полдень. Малерб, подойдя
— Я повар хозяина дома.
Малерб сейчас же повернулся и ушел домой, приговаривая:
— Чтоб я стал обедать в доме, где повар в одиннадцать часов еще не снимал перчаток? Никогда!..
* * *
В делах политики Малерб строго держался правила невмешательства. Упрекавшим же его в политическом безразличии он говорил:
— Не следует простому пассажиру вмешиваться в управление судном.
* * *
Малерб, быть может, от лености, быть может, из желания довести отделку своих стихов до совершенства, работал иногда медленно и из-за этого попадал в досадные положения. Так, он засел за оду на смерть жены президента Вердена и сидел за ней три года, так что когда она была готова, оказалось, что Верден уже успел снова жениться.
* * *
Чрезвычайно удивительна оценка поэта и его общественного значения, сделанная Малербом.
— Хороший поэт, — говорил он, — не более полезен государству, чем хороший игрок в кегли.
Правда, такого же мнения были и другие выдающиеся и даже знаменитые люди. Так, экономист Кенэ на вопрос, почитает ли он великих поэтов, отвечал:
— Да, столько же, как и великих искусников игры в бильбоке.
Ньютон говорил, что предпочитает сапожника поэту и комедианту, потому что сапожник в обществе необходим. Но ни Кенэ, ни Ньютон поэтами сами не были, а Малерб был большой поэт.
* * *
Однажды Малерб обедал у архиепископа руанского. После обеда поэт немедленно засел в удобное кресло и сладко заснул. Архиепископу же надо было идти совершать службу и говорить проповедь, и ему хотелось, чтобы Малерб послушал ту проповедь. Он разбудил поэта и стал звать его с собой.
— Да зачем же, ваше преосвященство, — отговаривался Малерб, — ведь я так чудесно уснул и без вашей проповеди.
* * *
Известный врач времен Генриха IV Лабросс с жаром предавался изучению астрологии. В числе почитателей его таланта был и молодой герцог Вандомский (незаконный сын Генриха). Однажды он прибежал к королю встревоженный и сообщил, что Лабросс его предупредил о великой опасности, которая ему угрожала именно в тот день.
— Лабросс, — сказал ему Генрих, — старый дурак, изучающий астрологию, а Вандом молодой дурак, который в нее верит.
* * *
Сюлли, любимый министр Генриха IV, пережил своего короля на тридцать лет. Но он очень редко появлялся при дворе, хотя Людовик XIII очень его любил и дорожил его советами. Сюлли был приверженец старины, он не хотел даже принимать новых мод и ходил в старых костюмах. Однажды Людовик XIII попросит его к себе во двопеи, имея в виду с ним о чем-то посоветоваться. Новые молодые придворные без церемоний подняли министра на смех, отпускали шутки насчет его одежды, манер, его серьезного вида. Сюлли, оскорбленный этими насмешками, сказал Людовику: