Остроумие мир. Энциклопедия
Шрифт:
— Почем у вас продавались ослы во время последней ярмарки?
Оратор прервал свою речь, оглядел обидчика и ответил ему:
— Такого роста и такой масти, как ваша милость, продавались по 10 экю.
Затем, как ни в чем не бывало, спокойно продолжал свой спич.
* * *
В заговоре против Ришелье, задуманном Сен-Марсом, был, между прочим, замешан некто Фонтраль, очень маленький и горбатый человек, славившийся своим острым умом. Он вовремя почуял опасность, узнал, что заговор не удастся и будет обнаружен. Он сообщил свои опасения Сен-Марсу
— Друзья мои, вы люди высокого роста, статные, так что когда у вас поснимают головы с плеч, то от вас еще кое-что останется, и даже очень достаточно. Я — другое дело; вообразите себе мою фигуру без головы! Что из меня выйдет, из такого урода? Поэтому вы оставайтесь, а уж я дам тягу!
И он вовремя успел улизнуть.
* * *
Генрих VIII, влюбившись в Анну Болейн, испытывал, несмотря на всю свою бесцеремонность, некоторые сомнения и угрызения совести. Дело в том, что Анна была его незаконная дочь. Желая до некоторой степени успокоить свою совесть, он обратился за советом к одному придворному, родственнику Анны, по имени Брайан.
— Не знаю, — говорил ему король, — могу ли я взять дочь, после того как мать принадлежала мне?
— Помилуйте, государь, — отвечал ему покладистый царедворец, — ведь это все равно что вы добивались бы позволения скушать цыпленка после того, как скушали курицу.
* * *
Когда Гольбейн был придворным живописцем английского короля Генриха VIII, случилось однажды, что какой-то лорд стал очень бесцеремонно ломиться к художнику, и тот, в горячности и раздражении, спустил его с лестницы. Оскорбленный лорд пожаловался королю и грозил убить Гольбейна.
— Милорд, — сказал ему король, — я запрещаю вам покушаться на него с риском для вашей собственной жизни. Знаете ли вы, какая разница между вами и Гольбейном? Я могу взять сейчас семь мужиков и сделать из них семь графов, таких же, как вы. Но из семи графов, таких, как вы, я не могу сделать и одного Гольбейна.
* * *
Генрих VIII поссорился с французским королем Франциском I и решил отправить к нему чрезвычайного посла, который должен быть передать Франциску гордые и грозные слова своего повелителя. Для этого надо было выбрать человека очень смелого, решительного, способного открыто рисковать своею свободой и даже жизнью. Выбор Генриха пал на епископа Боннера, которого он знал за человека не робкого десятка, и притом такого, на которого можно положиться. Когда епископ выслушал от короля все, что должен был сказать Франциску, он заметил, что говорить такие речи такому королю, как Франциск, — вещь в высшей степени рискованная.
— Вам бояться нечего, — успокаивал его Генрих, — если французский король предаст вас смерти, я снесу немало французских голов, которые находятся у меня в Англии в полной моей власти.
— Это так, государь, — возразил Боннер, — но дело-то в том, что ведь из всех этих французских голов не отыщется
* * *
При дворе Людовика XIV был один вельможа, чрезвычайно тщеславный, всеми мерами добивавшийся всяких почестей и отличий и, конечно, глубоко уверенный в себе. Король знал его нрав и однажды жестоко подшутил над ним.
— Вы знаете испанский язык? — спросил он его совершенно неожиданно.
Царедворец мгновенно вообразил, что король наметил его в испанские посланники; но испанского языка он не знал и должен был на вопрос короля ответить отрицательно.
— Жаль, — заметил король.
Это «жаль» окончательно укрепило честолюбца. Он немедленно засел за испанскую грамматику, занимался с величайшим усердием и спустя некоторое время почтительно доложил королю, что теперь он хорошо знает испанский язык.
— Вот это хорошо, — подхватил его король, — значит, вы теперь можете прочесть «Дон-Кихота» в подлиннике.
* * *
Отпуская одного своего посланника, Людовик XIV говорил ему в напутствие:
— Вот вам главное правило, которого вы должны держаться в исполнении возлагаемого на вас поручения: поступайте во всем прямо противоположно тому, что делал ваш предшественник.
— Государь, — отвечает ему посол, — постараюсь вести себя так, чтобы вам не пришлось давать такого же наставления моему преемнику.
* * *
Маршал Бассомпьер спрашивал у одного капитана, сколько ему лет.
— Лет 38 или 48, что-нибудь в этом роде, — ответил капитан.
— Как, — воскликнул Бассомпьер, — может ли быть, чтобы вы не знали в точности, сколько вам лет?
— Господин маршал, — сказал капитан, — я считаю свои деньги, свое серебро, свои доходы, свои вещи, потому что могу их потерять или у меня могут их украсть, но кто может у меня похитить мои годы или куда могут они затеряться? Поэтому я и нахожу совершенно излишним их пересчитывать.
* * *
На такой же вопрос, заданный одному придворному, угодливый вельможа отвечал Людовику XIV:
— Государь, мне будет столько лет, сколько благоугодно вашему величеству.
* * *
Какой-то старый офицер, которого уже собирались поместить в инвалидный дом, просил того же короля оставить его еще на действительной службе.
— Но вы очень стары, — отвечал Людовик.
— Ваше величество, — возразил офицер, — я только на три года старше вас и надеюсь послужить вашему величеству еще, по крайней мере, двадцать лет.
* * *
В прежние времена в Европе применялась казнь изображения, причем вместо самого преступника вешали или сжигали его портрет или иное подобие. По этой части вышло забавное приключение с одним кутилой, жившим во времена Людовика XIV, маркизом Поменаром. Он обольстил какую-то девицу, и ее отец, человек богатый и влиятельный, с бешенством грозил ему, что если он не женится на обольщенной, то будет повешен.
— По-моему, лучше уж пусть меня повесят, чем на ней жениться, — отвечал Поменар.