Остроумие мир. Энциклопедия
Шрифт:
— В моем посещении нет ничего удивительного: я у себя на двери нашел вашу визитную карточку и поспешил отдать вам визит.
* * *
У Вольтера одно время жил в качестве приживальщика какой-то отставной иезуит по имени Адам. Вольтер, представляя его посетителям, всегда повторял одну остроту:
— Вот господин Адам, только это вовсе не первый человек!
* * *
Вольтер и Пирон однажды поспорили, кто из них искуснее в лаконизме, и решили для состязания написать друг другу письма, которые должны были состоять хотя бы из одной только фразы, но совершенно законченной и осмысленной. Бой был открыт Вольтером, который прислал Пирону записку, содержащую
* * *
Во времена Вольтера еще свирепствовали знаменитые «письма с государственной печатью», по которым людей хватали и засаживали в Бастилию. Эти письма сильные мира сего легко доставали по знакомству с высшими сферами, а богатые просто покупали их. Но бывало, что ни в чем не повинных людей сажали в тюрьму и по поддельным письмам.
* * *
Однажды случилась очень громкая история именно с подобнымписьмом. Вольтер, беседуя с полицейским префектом Эро, спросилего, что делают с подделывателями.
— Их вешают, — отвечал Эро.
— И то хорошо, — заметил Вольтер, — до поры до времени, пока не начнут, наконец вешать итех, кто подписываетнеподдельные.
* * *
Вольтер спросил одного молодого человека, кем он хочет быть, к чему себя готовит.
— Хочу сделаться врачом, — отвечал тот.
— Другими словами, хотите выучиться пичкать лекарствами, которых вы не знаете, человеческое тело, которое вы знаете еще меньше.
* * *
Вольтер читал свою трагедию пришедшим к нему в гости аббату Вуазенону и Расину (сыну знаменитого поэта). При произнесении одного стиха Расин вдруг остановил чтеца и заметил, что этот стих заимствован у него. И йотом он все время бормотал: «А ведь тот стих мой!» Вуазенону это, наконец, наскучило, и он крикнул Вольтеру:
— Да отдайте вы ему его стих, и пусть он с ним убирается к черту!
* * *
Одно время к Вольтеру привязался какой-то скучнейший господин, который истязал его своими бесконечными вопросами. Однажды при входе этого гостя Вольтер, не давая ему открыть рот, сказал:
— Милостивый государь, предупреждаю, что я ничего не знаю и ничего не могу вам отвечать на вопросы, которые вы мне будете предлагать.
* * *
Регент засадил Вольтера в Бастилию, а в это время как раз давали Вольтерову трагедию «Эдип». Регенту она чрезвычайно понравилась, и ради удовольствия, какое она ему доставила, он помиловал автора. Когда Вольтер явился благодарить регента, тот сказал ему:
— Ведите себя хорошо, а я буду о вас заботиться.
— Буду бесконечно обязан вашему высочеству, — отвечал Вольтер, — но об одном умоляю: не принимайте на себя забот о моей квартире!
* * *
Однажды Вольтер, приветствуя Пирона, сказал ему:
— А, здравствуйте, сердце мое!
— Я вам, кажется, ничего худого не сделал, — сухо отвечал Пирон, — за что же вы меня поносите!
— Какая разница между хорошим и прекрасным? — спрашивали Вольтера.
— Хорошее требует доказательств, а прекрасное не требует, — ответил он.
* * *
Какой-то бедный духовный, мечтавший о месте аббата, часто в беседах с Буало, с которым был знаком, горячо восставал против распространенной в то время манеры хватать множество мест и должностей: жадные люди брали места, вовсе не заботясь, как они справятся с принимаемыми на себя обязанностями, а заботясь лишь об умножении
— Ну, господин аббат, — сказал ему Буало, встретясь с ним в это время, — где наши разговоры о грехе и соблазне многочисленных должностей и крупных доходов?
— Ах, господин Буало, — отвечал разбогатевший скромник, — если б вы знали, как эти доходы нужны для того, чтобы хорошо жить.
— Знаю, понимаю и нисколько не сомневаюсь, что все это нужно для того, чтоб хорошо жить, но годится ли это для того, чтобы хорошо умереть?
* * *
Принц Кондэ был большой любитель литературы и часто собирал у себя писателей, беседовал с ними и высказывал подчас весьма здравые суждения. С ним, конечно, все соглашались, когда его суждения были в самом деле здравые, и в эти минуты он был в высшей степени мил и любезен. Но зато, когда его мнения нельзя было принять без возражений, он совсем преображался, противоречий не выносил, был зол, резок, груб. И вот однажды Буало, присутствовавший при каких-то литературных разглагольствованиях принца, возразил ему. Слово за слово спор разгорелся, и очи принца гак злобно засверкали, что Буало живо примолк, оставив спор. Улучив минутку, он наклонился к соседу и шепнул ему:
— Отныне даю заклятье всегда, когда принц не прав, быть одного мнения с его высочеством.
* * *
Один знакомый показывал Буало стихи, написанные каким-то маркизом. Сам показывавший отзывался об этих стихах с восхищением, но Буало, просмотрев их, оказался иного мнения.
— Если вам так нравятся стихи маркиза, — сказал он своему знакомому, — то вы мне окажете большую честь, если мои стихи будете считать никуда не годными.
* * *
У книгопродавца Барбена, приятеля Буало, была в окрестностях Парижа дача, очень богатая и красивая, но без двора, без сада, так что когда он звал гостей на дачу «подышать свежим воздухом», то над ним смеялись, потому что наслаждаться воздухом на даче было негде. Однажды Буало обедал у него и после обеда сейчас же приказал закладывать лошадей, чтобы ехать домой.
— Куда же вы так скоро? — спрашивал его хозяин.
— Хочу в город, подышать свежим воздухом, — ответил Буало.
* * *
Одно время в Париже проявился проповедник, отец Летурне, на проповеди которого устремлялся весь город. Кто-то спросил у Буало, что это за новый проповедник и почему к нему публика так усердно идет.
— Вы знаете, — отвечал Буало, — что публика всегда жадна до новизны, а Летурне проповедует совсем по-новому — в евангельском духе.
* * *
Академик Грессэ, говоря однажды о Руссо, выразился так:
— Досадно, что такой крупный философ живет таким медведем.
Руссо это узнал. Посетив Грессэ, он долго беседовал с ним, но говорил очень кратко, и все о разных пустяках, тогда как Грессэ хотелось навести разговор на серьезные философские темы. Грессэ, наконец, намекнул гостю на это видимое уклонение от серьезного разговора, а Руссо сказал ему на это:
— Господин Грессэ, можно выучить говорить попугая, но медведя ни за что не выучить.