Остров Буян

Злобин Степан Павлович

– А башку потерять не страшишься, коли воры признают?

– Как бог будет милостив, сударь! А пошлет бог удачи, то и государь своей милостью не оставит! На том живем. Кто добра не желает державе своей да чуточку и себе добришка!

Афанасий весело рассмеялся:

– Ну добро, Первой. Проведи к боярину. Уж я тебя не забуду!

2

Афанасий Лаврентьич Ордин-Нащекин все же добился свиданья с царем через царского тестя, боярина Милославского. Он высказал государю все свои мысли по поводу восставшего Пскова и теперь скакал царским гонцом с посланием

к боярину Хованскому. Вместе с ним, слегка приотстав, ехал посланный Милославским для тайной службы боярский холоп Первушка.

Ордин-Нащекин сумел убедить царя в том, что помощь его необходима Хованскому в борьбе против псковских мятежников. Царь посылал его как нужного и полезного советчика к боярину. Только что возведенный в чин окольничего, недавний стольник, кроме грамоты, вез изустный тайный наказ царя, что было великой честью и служило знаком доверия. Окольничий знал, что царская грамота требует от Хованского во избежание кровопролития в Новгород не входить, а, приблизясь к нему, послать к мятежникам с уговорами.

Но вести, мчавшиеся навстречу царскому гонцу, говорили о том, что он запоздал с царским наказом: народ по дорогам рассказывал, что, с барабанами и распустив знамена, боярин Хованский ринулся в бой и вломился в новгородские стены. Вначале Ордин-Нащекин не верил «дорожным вракам», как звал он слухи, но «враки» все более крепли, а войска Хованского не было видно.

Проскакав до глубокой ночи, пристав ночевать в деревушке и выехав с первым лучом рассвета, окольничий заметил в рассветном тумане на пригорке толпу людей при дороге. На всякий случай он ощупал пистоль за пазухой и разобрал поводья. Первушка при этом внезапно отстал.

– Эй, где ты там? – крикнул Ордин-Нащекин.

– Подпруга чего-то… – отозвался Первушка.

Окольничий сдержал коня.

– Вот чего, малый, я, слышь, тебя плетью подпружу! Царское письмо у меня. Ну-ка, живо скачи вперед ведать, что там за люд.

– А вдруг, осударь Афанас Лаврентьич, там шиши придорожны, тогда что? – сказал Первой.

– Да сабля на поясе у тебя к чему? – возмутился окольничий.

– Вишь, их сколь – что тут сабля! – отозвался Первой.

– Стой, кто едет?! – крикнули впереди.

– Дворянин в боярина Хованского стан! – откликнулся Ордин-Нащекин, держа наготове пистоль, и тронул коня.

Толпа оказалась стрелецким обходом, пущенным для береженья дорог.

– Где ныне боярин? – спросил Афанасий Лаврентьич.

– В Новгороде наш боярин, – сообщили стрельцы. – Был намедни пятидесятник с объездом, сказывал – в городе пир горой: молодухи новгородские пекут и жарят для нашего войска – в радость за избавление от воров…

– Много ль воров побито? – спросил Афанасий Лаврентьич.

– Сказывал пятидесятник – без крови пустили. Куда ж им деться – вон сколько войска! – ответил стрелец, и в голосе его послышалось как бы сочувствие сдавшимся мятежникам.

Ордин-Нащекин помчался дальше.

К полудню солнце пригрело. Военный доспех, подбитый овчиной, казался не в меру тяжелым. Из-под шлема по лицу и по шее струился пот. Дворянин обнажил голову, подставив ее встречному весеннему ветру. В лесу, по которому приходилось скакать, пахло весенней прелью и смолистыми почками деревьев. На косогорах под полуденным припеком выглядывали синенькие подснежники и ранние анютины глазки. С земли подымалась прозрачная дымка. Пахари кое-где мерными,

словно задумчивыми движениями взрывали борозды яровых полей. Мелькнули первые бабочки.

«Вишь, как у бога все мирно, а род людской и жужжит, и жужжит, и мятется, как окаянный!» – подумал окольничий.

По вечерней заре доскакали к грозным новгородским стенам. Воротники [182] заставили их показать подорожный лист. Воротный старшина, прочтя грамоту, скинул шапку. Караул расступился. Из-под скромно опущенных век воротного старшины сверкнула злоба вчерашнего мятежника.

«Крови б ему дворянской, то-то упился бы!» – подумал Ордин-Нащекин.

182

Воротники – сторожа крепостных ворот; подобно стрельцам, одновременно занимались мелкой торговлей и промыслами.

Пущенный с места вскачь жеребец ударил обоими задними копытами в стоявшую у ворот вонючую лужу, и старшина воротников с руганью отшатнулся, вытирая шапкой забрызганное лицо… Первушка нагло усмехнулся ему в глаза…

Они поскакали по улицам Новгорода, еще вчера непокорного и буйного, а сегодня утихшего под тяжелой махиной стрелецкого войска, ввалившегося в его стены. Все было мирно, только кое-где побитые двери лавок да пожженный дом торгового гостя Стоянова говорили о минувшей грозе. На дороге стояли лужи, в них плавали гуси. Звонили колокола. Народ шел к вечерне.

«Вот так-то и Псков утихнет, – подумал Ордин-Нащекин. – Да все ли то, все ли?! – засомневался он. – Уймут мятеж, а за ним и опять новый зреть учнет, так и будет, покуда не переменится весь уряд в государстве. Государства и чести дворянской блюсти мы ленивы. Корысть заела. И большие бояре не лучше: хоть князь Хованский – моим умом в воеводы влез, а теперь государю угоден. Скажет – собою мятеж задавил!..»

У кремлевских ворот их опять задержал караул из стрельцов Хованского. Окольничий узнал стрелецкого сотника, дворянина Волошина.

– Государево письмо везу к боярину. Где его скорым делом сыскать?

– В митрополичьих палатах, – сотник указал на ворота Софийского дворца [183] .

3

Боярин Хованский был раздражен. Победитель мятежного Новгорода – «умиротворитель земли Новгородской», как назвал его после молебна торговый гость, новгородец Стоянов, – Хованский был приглашен к митрополиту новгородскому Никону. Избитый мятежной толпой на улице, митрополит почти целый месяц болел и только сегодня, поддерживаемый под руки двумя иеромонахами, поднялся, чтобы служить молебен. После молебна он попросил к себе боярина, и, когда Хованский в простоте поздравил его с вызволением из мятежного плена, Никон надменно сказал, что Новгород покорился не ратному страху, а отступился от мятежа, убоясь греха.

183

Софийский дворец – Софийский собор в Новгороде, построен в 1045–1050 гг., памятник древнерусского зодчества.