Остров Буян
Шрифт:
– Кого там черт изымает?! – выкрикнул он раздраженно.
– Открой, Первуня, – послышался из-за двери робкий и торопливый возглас его господина. Тон был странный и непривычный.
Первушка понял, что что-то стряслось, и поспешно скинул запор, при этом подумав, что не успел оправить лебяжьего пуховика… Но вместо окольничего опрометью кинулся в дом какой-то задрипанный, грязный пушкарь.
– Куда, куда? Стой! – резко остановил Первушка, схватив его за руку.
– Уйди, черт! – рявкнул пушкарь.
В грязном, потертом и лоснящемся кафтане, в засаленной шапке
Первушка от удивления разинул рот.
– Петра Тихоныч, что с тобой? – прошептал он. Ему показалось, что окольничий пьян – небывалое дело в такой ранний час.
– Ш-ш-ш! – шикнул Траханиотов.
– Не слышит никто, сударь. Иди умыться…
– Не надо. Надень, что похуже, бежим! – в лицо холопу одним духом шепнул Траханиотов, и Первушка заметил, что руки окольничего трясутся…
Первушка больше не лез с расспросом. Он запер дверь и бросился к своему сундуку. Быстро выбросил на пол все платье, выбрал самое худое, и все же, накинув его и с завязанными зубами, он выглядел слишком щеголеватым товарищем для своего господина.
Когда переодетый Первушка, пройдя на цыпочках весь пустой дом, вошел внезапно в опочивальню, Траханиотов испуганно отскочил от оторванной половины.
«Припрятал деньги, – подумал Первушка. – Знать-то, уж дюже неладно!» И сердце его забилось сильнее от ожидания беды. Он сделал вид, что не понял, в чем дело.
В котомку за плечи Первушка сунул на случай свой лучший кафтан и нарядную сорочку, на дно котомки припрятал мешок с прикопленными деньгами и захватил каравай хлеба.
Они заперли дом и, пройдя тенистый густой сад, перелезли соседний забор. В соседнем дворе на них закричал хозяин домишка, знакомец Первушки, приняв их за воров. Первушка молча ему пригрозил дубинкой, и тот в испуге спрятался в дом…
Был знойный полдень. Солнце палило.
– Куда? – тихо шепнул Первой.
– Куда хошь, только вон из Москвы, – бледными губами прошелестел дворянин.
По улице шло и бежало много народу, крича и размахивая руками. Чтобы никто из толпы не узнал Траханиотова, Первушка свернул с Тверской в переулок. Сзади них нарастал шум и говор народного скопища. Раздавались громкие выкрики. Навстречу промчался бегом мужик с ярко-красной периной. Ткань прорвалась на перине, и по дороге за мужиком, будто снег, разлетался пух…
Из какого-то дворянского дома с крыльца по-хозяйски сходил рослый детина – скоморох с медведем на цепи – и настраивал для игры дорогие гусли черного дерева, изукрашенные рыбьим зубом…
«Покрал гусли медведчик, – подумал Первушка, – разгулялись нынче разбойники да скоморохи. Вишь, степенно как выступает вор, сатанинска закуска!»
Первушка ускорил шаги. Дойдя до первого перекрестка, он повернул за угол. Окольничий поспевал за ним. Толпа оказалась со всех сторон: впереди теперь, так же как и за спиной, ревело людское море. Первушка сообразил, бессознательно вывел Траханиотова по привычной дороге к дому думного дьяка Назария Чистого, куда не раз сопровождал окольничего и в гости и по делам. И вот у самого дома Назария оказалась
«Горит у Назария», – сообразил Первушка, ища глазами дыма и пламени.
Он оглянулся кругом. Из толпы выйти было невозможно – людская волна их захлестнула.
– Чего стряслось? – стараясь изобразить простодушье, спросил соседей Первой.
– Схоронился Назарка. Шарят по чердаку, – сообщил какой-то стрелец.
– Назара побьем, пойдем Траханиотова побивать! – над ухом Траханиотова крикнул посадский.
Первушка взглянул на окольничего. Он весь сжался и и стал, казалось, на голову меньше.
Яростный вой толпы потряс воздух. Все подняли головы, и Первушка в смятении и страхе увидел, как из слухового окна вверх ногами вытолкнули беспомощного Назария в белой рубахе и синих исподниках. Лицо его было багровым от напряжения, седая борода растрепалась… Он успел, падая, схватиться рукой за карниз и повис над толпой. Из чердачного окошка выглянуло знакомое Первому рябое лицо квасника Артюшки.
– Молись, Назарка! – крикнул рябой и ударил Назария по пальцам дубинкой.
Назарий разжал пальцы, и грузное тело его рухнуло вниз… Испуганный визг его утонул в реве толпы. Весь народ, что был перед домом, кинулся к тому месту, куда свалился Назарий…
Первой увидел, как из ворот волокут Назарьевых слуг, подталкивая взашей, и услыхал, как один из них плачет в голос…
Не в силах более сдержать страх, чувствуя, что вот-вот из горла его вырвется предательский крик ужаса, Первушка бросился вон из толпы, как из душной избы на воздух, и, стараясь не припуститься бегом, быстро шагал прочь.
Избегая людских толп, они шли переулками. Навстречу сновало много прохожих, иные перегоняли их, громко крича, где и кого грабят и бьют, кого убили… Прозвучало несколько знакомых дворянских имен, и при каждом из них Траханиотов все глубже втягивал голову в плечи, словно взаправду став замухрышкой, отставным пушкарем…
На одном из перекрестков толпа остановила окольничего князя Федора Волконского. Он сидел на коне, но коня кто-то держал под уздцы, а самого окольничего, не потрудившись даже стащить с седла, колотили палками по спине, и он только горбился, не отбиваясь.
Они вышли вон из Москвы, которая вся звенела набатом [125] . Перед ними через леса и нивы лежала дорога к Троице-Сергиевскому посаду. Они долго шли молча, изнемогая под солнцем и радуясь тени придорожных деревьев…
125
Они вышли вон из Москвы, которая вся звенела набатом. – 1 июня 1648 г. в Москве началось восстание посадских людей, стрельцов, холопов, вызванное усилением налогового гнета, притеснениями со стороны государственной администрации. Возник сильнейший пожар, уничтоживший большую часть города. Московское восстание получило отклик в других городах Российского государства (Курск, Козлов, Великий Устюг, Воронеж и др.).