Остров Эллис
Шрифт:
— Да… Один из сыновей поднимает в руке железный прут, которым размешивают уголь в…
— Печи, — подсказала Джорджи.
Ей было приятно ощущать тепло его руки.
— Он бросает его в Алую Маску… и, о Боже, гардина загорается! Алой Маске удалось выскочить… Чинки бегут за ним… О Боже, Боже, весь дом в огне!
— А кто-нибудь спасет Элен?
— Не знаю. Господи, пламя почти достигло ее стула… она в ужасе, пытается освободиться от веревки… Кто-нибудь,спасите Элен!
— Марко, я больше не могу!
— Черт!
— В чем дело?
—
— О, какие ужасные люди! Я хочу узнать сейчас!
— Хорошо! Сейчас начнется ковбойский фильм. Хочешь остаться? Он называется «Аризона».
Джорджи улыбнулась в темноте.
— Еще бы! — ответила она.
— Итак, улицы с тех пор еще не покрыли золотым асфальтом? — спросил Роско Хайнес.
— Пока нет, — ответил Джейк.
Они пили пиво в одном из баров Гарлема. Роско вернулся в Соединенные Штаты из Гамбурга, чтобы позаботиться о своей больной матери, и через компанию Шульмана отыскал Джейка.
— Думаю, мне не на что жаловаться, — заметил Джейк. — У меня есть работа, я живу в хорошей квартире, благодаря Марко. Боже, я должен ему столько денег за квартиру… Но, так или иначе, все могло сложиться гораздо хуже.
Он торопливо допил свое пиво. Джейк был единственный белый в этом баре и понимал, что он привлекает к себе внимание. Роско сказал ему, что он, черный, не может войти в бар для белых. Гарлем, который всего несколько лет назад был районом только для белых, районом проживания среднего класса, с невероятной быстротой заселялся чернокожим населением, что порождало бесчисленные расовые конфликты и формировало отношения на многие следующие поколения.
— Написал какие-нибудь хорошие песни? — спросил Джейка Роско.
— Я написал бесчисленное количество песен, но, похоже, хороших среди них нет. По крайней мере, Абе их таковыми не находит.
— Позволь, я скажу тебе кое-что об Абе Шульмане: он поддерживает только беспроигрышные варианты. И никогда в жизни он не публиковал песен никакого неизвестного автора. Он предоставляет другим возможность рисковать с неизвестными авторами, а затем он выкрадывает их. Ты с Абе теряешь время. Отдай свои песни в другое издательство.
— Но это не очень честно. И, кроме того, он дал мне работу.
— И что? Что не очень честно? Ты пытался предложить свою песню кому-нибудь их исполнителей? Я имею в виду, профессионалов?
— У меня нет времени «проталкивать» мои собственные песни. Абе платит мне за то, чтобы я рекламировал его.
— А ты, что, его раб? Скажи ему, пусть катится… — бросил Роско.
— Ну, я отправил почтой «О, мой музыкант в стиле рэгтайм»Норе Байес, но она вернула мне конверт нераспечатанным.
— А что это за «О, мой музыкант в стиле рэгтайм»?
— Это моя песня номер тридцать шесть.
— Сыграй мне эту песню номер тридцать шесть.
Джейк огляделся вокруг. Было девять часов утра, и узкий длинный бар был почти пустым.
— Она не очень хороша, — сказал Джейк, ставя свой бокал на стойку.
Роско посмотрел ему в лицо.
— А что не так? —
Джейк изумленно уставился на него.
— Ты что? Конечно, нет! Почему ты сказал такое? Просто я хотел сказать, что песня не очень хорошая…
— А ты не позволишь мне судить об этом? Кроме всего прочего, именно я помог тебе попасть в эту чертову страну. И ты должен мне, по крайней мере, песню.
Джейк вытер рукавом губы, подошел к пианино и сел за него.
— Я написал ее, думаю о Норе Байес, — сказал он.
Он начал играть и петь. Роско слушал его из глубины бара.
«Одни женщины влюбляются в миллионеров, Другие в представителей высшего света, А мой герой совсем не аристократ, — пел Джейк, — Он просто бедный музыкант. Но когда он играет рэгтайм, У меня начинает бешено колотиться сердце».Протиравший бокалы толстый негр за стойкой улыбнулся.
— Мне нравится! — крикнул он. — Хорошая песенка, малыш! А ты как думаешь, Роско? Тебе нравится?
— Кое-что от гения у него есть, — ответил Роско, направляясь к пианино. — А как ты отнесешься к тому, если эту песню исполнит черная певица.
Джейк взглянул на него с удивлением.
— Что за вопрос? Ее может исполнить и розоваяпевица! И алаятоже!
— Давай мы предложим ее Флоре Митчум.
— А кто это, Флора Митчум? — спросил он, выходя из-за пианино и направляясь к Роско.
— Одна из лучших цветных певиц Нью-Йорка, — ответил Роско, кидая на стойку бара серебряный доллар. — Которая по совместительству является также моей подружкой.
На следующий вечер, сидя рядом с Роско в театре на каком-то второразрядном водевиле и наблюдая за выступлением третьеразрядного жонглера, Джейк почувствовал какое-то странное напряжение. Подобно большинству по-настоящему талантливых людей, даже в худшие моменты их жизни, в моменты крушения надежд и отчаяния, какой-то внутренний голос им шептал:
«Ты талантлив. У тебя есть, что дать миру, и мир будет благодарен тебе за это».
А сейчас тот же голос шептал ему:
«Сегодня вечером! Что-то совершенно необыкновенное должно произойти сегодня вечером».
Они сидели в первом ряду балкона, потому что балкон был единственным местом, где мог сидеть Роско. А под ними до отказа забитый белыми партер демонстрировал, что ему наскучил жонглер, шипением, покашливанием и свистками. Белые жонглеры пропотели весь свой номер и удалились под редкие аплодисменты. Два капельдинера в форме сменили афишу по обеим сторонам авансцены. Новая афиша возвещала: