Остров Инобыль. Роман-катастрофа
Шрифт:
Характерными нарушениями являлись:
— работа на запрещенных частотах;
— передача открытым текстом позывных УС и названий населенных пунктов;
— передача не закодированных номиналов частот и номеров радиосетей;
— не ответ на вызов главной радиостанции;
— работа искаженными позывными.
На ряде радио, радиорелейных и тропосферных станциях отсутствовали переговорные таблицы ТДР-84, ПТРТС-84 и ключи к ним. Отсутствовали в аппаратных ЗАС инструкции на случай угрозы захвата аппаратуры и документов противником, порядок их экстренного уничтожения.
— Все, Игнатий?
— Все, товарищ полковник.
— Считай, Игнатий, что вы с японцем языка взяли! — сказал полковник, свернул листовки вчетверо и упрятал под куртку. — Как там: гладко было на бумаге?
— Да забыли про овраги!
— А по ним ходить!
Полковник Тарас бодрился, подмигивал старику, улыбался японцу, но уже понимал, что с таким подлым и беспощадным вторжением Россия имеет дело впервые.
— Оставляю вам пока вот этот пулемет… Потом ребята поднесут что посущественней…
С холма, через лес он направился к дому с имперским флагом России.
И что она теперь — Россия? То, что под ногами, под подошвами ботинок? Он уходил по мокрой траве, продирался сквозь ночные кусты и моросящий дождь, уходил скорее, уходил, чтобы побыть одному и представить себе дальнейший ход событий. То, что он узнал, подавило его и сделало бессмысленным всю его душевную и мозговую работу за десять лет, лишило смысла и этот набег.
Поздно. Деньги утратили силу. И те ли это деньги, ради которых стоило подставлять людей под пули, превращать их в благородных разбойников?.. Летчик авиации МК Игорь одним своим решением сделал сегодня для России больше, чем тысячи говорунов и заторможенных вождишек… Каков же выход? А он один — оборона острова. Похоже, в Министерстве катастроф не все правильно рассчитали: суши осталось совсем ничего. Значит, за эти клочки земли и будет война. И шансов на победу в ней нет. Возможно, что еще до прямых стычек всех победит вода.
И в какой-то момент полковнику подумалось, что нужно распускать народ, пусть каждый решает сам, как ему прожить последние свои дни в этом раскромсанном ложью мире…
Генерал Жучков предложил назвать остров — Соединенные Острова России.
— А сокращенно получается — СОР! — ужаснулся Федор Федорович.
— РОС! — сказал маленький Гоша. — Русские Острова Свободы!
И все согласились с этим.
— Какой образованный мальчик! — воскликнула домработница Надя.
— Устами младенца, бинть!
Дед дал мальчику одобрительного шлепка и тут же поцеловал в щеку. После чего обеспокоился, округлил глаза и коснулся губами лба мальчика. Потом сказал жене:
— У Гошки жар!
Та, встала на колени перед мальчиком, встревоженно прижала к себе белесую голову Гоши. Она покрывала ее поцелуями и сердито косилась в полутьме на место, где еще недавно сидела Раиса Крянгэ, словно та была виновницей Гошиной хвори.
52
Раиса не видела и не чувствовала этих подозрительных взглядов в доме Крутого. Глаза ее были закрыты.
Брылястый
— Ты сам подумай, Тюня: че она там паслась полдня, если шла сюда? Скажи, Тюня!
Рот цыганки без всякой необходимости был заклеен скотчем. Глаза закрыты. Лицо — белее снега.
Тюня, лицо которого утром исцарапала Раиса, беспрерывно зевал. И еще не закрыв рта, он закивал, а потом и заговорил:
— Точняком! Надо обшмонать ее, Сынок! Ты посмотри на нее — волчица! У нее под одеждой или пояс шахида, или еще какая приблуда, шеф! Точняком! Вот загляни сам!
Третий из их команды, который был мрачно глухонемым после контузии в Чечне, стоял с биноклем на боевом посту у окна.
Крутой мало отличался от этого третьего — он спал в обнимку с винтовкой, сидя в кресле.
Брылястый сказал:
— Бык ты картонный, понял?
— Че ты, Сынок, че ты? Че я сделал?
— Че-о? Бестолковка-то на че? Поставил на стреме немого! Ну и как он нас предупредит, если атас? Му-му — или как?
— Это у тебя, Сынок, голова, чтобы баланду есть! Немой, если че — пальнет! Медведь в берлоге проснется…
— Слушай, пойдем похряпаем чего-нибудь?
— Да, какой-нить занюханной жратвишки в топку кинуть бы — ништяк…
Брылястый Сынок подошел и похлопал часового по плечу. Тот обернулся.
— Охраняй! — указал Сынок на Раису. — А мы, — он показал пальцем на Тюню и на себя, — пойдем ням-ням… — и показал это ням-ням, шустро двигая у рта воображаемой ложкой.
Глухонемой понимающе кивнул и сглотнул слюну.
— Мы тебе принесем! — сказал Тюня, вежливо кивая в подтверждение. — Суп-санде на куричьей звезде и две котлеты, которым сносу нету. Да ведь, Сынок?
— Проглоти язык, Тюня, и сыт будешь. Пошли…
Утренняя цыганка казалась глухонемому мертвой. Лишь пальцы ее рук в наручниках легонько подрагивали.
Крутой по-прежнему спал, дыша туманным перегаром на вороненый металл красавицы винтовки. Двое корешков ушли на первый этаж, преодолевать водную преграду на пути к холодильнику. Глухонемой часовой подошел к Раисе, помня сладкое утреннее приключение в ее машине, когда наклонился над ней, любуясь ее бледной и смуглой кожей, когда понюхал ее темно-синие волосы. Он бы женился на ней, несмотря на утреннее надругательство. «Сказка… Ты моя сказка… И никого на земле… Я убью всех ради тебя, и мы останемся одни на этом острове… Ты и я…»
Пластырь изуродовал ее прекрасный алый рот. «Зачем? Тут кричи, не кричи…» Глухонемой оторвал липкую ленту — голова ее дернулась, на пол упала шпилька из волос. Он наклонился к ее бесчувственным губам — она взвилась змеей к его горлу, стиснула белые мышиные зубы на кадыке, а весом всего падающего своего тела вырвала его…
Когда сыто щурясь пришли ее обидчики, Раиса взяла на мушку Сынка:
— У вас остался выбор. Вы хотите умереть или хотите, чтобы я погрузила вас в транс?
Сынок ершился, кося глазом на спящего Крутого, и ритмично раскачивался, будто слышал танцевальную музыку.