Остров Мертвецов
Шрифт:
— Ты бы в следующей жизни предпочел переродиться совой или гусем? — Роуг внезапно повернулась ко мне, поймав мой пристальный взгляд, и я резко повернул голову, чтобы посмотреть на дорогу.
— Совой, — легко ответил я.
— Из-за твоих совиных ушей? — Она потрепала меня по уху, и я отбил ее руку.
— У меня нет совиных ушей, — проворчал я. — У сов даже нет ушей.
— У них огромные уши, — возразила она. — Они просто покрыты перьями.
— Ты хочешь сказать, что у меня большие уши? — Я зарычал на нее.
— Полагаю, не такие большие, как у совы, — задумчиво произнесла она.
— Значит, я полагаю, ты будешь гусем из-за своих
— У меня нет гусиных лапок! — рассмеялась она.
— Есть, и ты крякаешь, — сказал я.
— Я не крякаю, — от души рассмеялась она и случайно сбила маффин, который полетел на пол. Моя рука инстинктивно метнулась вперед, и я поймал его в кулак.
— Ого, ты спас мой маффин, — проворковала она.
— Тогда, я думаю, теперь он мой. — Я поднес его к губам и хорошенько откусил, и Роуг ахнула, в ярости набрасываясь на меня и пытаясь вырвать его из моей хватки, в то время как я боролся за то, чтобы запихнуть остаток в рот.
— Ты, ублюдок, ворующий маффины, — прошипела она, кусая мою руку и пытаясь заставить меня отпустить его. Ее ладонь легла прямо на мой член, и я выругался, маффин выпал из моих пальцев в пространство между ног, и она наклонилась, чтобы схватить его, а ее рука все еще крепко сжимала мои причиндалы.
— Роуг, — проворчал я, хватая ее за волосы. Очевидно, она все еще была помешана на еде. — Или используй эту руку с пользой для моего члена, или убери ее, — рявкнул я, пытаясь схватить ее за запястье, пока смотрел на дорогу.
— Поняла, — взволнованно сказала она, и ее рука соскользнула с моего члена. Ее голова дернулась вверх и ударилась о руль, в результате чего она упала лицом в мою промежность, а я рассмеялся, в отместку опуская ее голову вниз.
— Ты так жаждешь моего члена, что мне даже неловко, — сказал я, потирая ее лицо о мои джинсы, и мой член возбудился, став твердым.
— Ты, чертов придурок, отпусти меня, — сказала она, но ее голос был приглушен моей молнией.
— Что ты сказала, красавица? — Поддразнил я, и мои пальцы сжались в ее волосах. — Ты шепчешь моему члену всякие нежности?
Ей удалось просунуть руку между моих ног и каким-то образом сжать мои гребаные яйца.
Фургон вильнул, когда я с проклятием отпустил ее, и она вернулась назад на свое сиденье, вгрызаясь в маффин, пока я брал машину под контроль.
— Почему все говорят, что у уверенных в себе людей большие яйца? — Роуг задумалась. — Яйца — самая уязвимая часть мужского тела. Знаешь, что по-настоящему мощно? Вагина. Они выталкивают из себя долбаных младенцев. И, конечно, ты можешь пнуть девушку в вагину, но это не причинит особой боли. Но один удар по яйцам — и бац, ты выбываешь из игры, чувак. Это просто не имеет смысла.
— Верно, — согласился я.
— Как думаешь, мы будем друзьями, когда ты вернешься совой, а я — гусем? — спросила она, меняя тему разговора так же быстро, как изменяется ветер. — Как ты думаешь, мы переродимся?
Я прищелкнул языком, и мое настроение омрачилось. — Я не вернусь, красавица. А если и вернусь, я буду продолжать посылать мир нахуй, пока он не предложит мне забвение.
Она надолго замолчала, и я почувствовал на себе ее взгляд, проникающий сквозь слои моей плоти, пока она искала причину, по которой я это сказал. На данный момент Роуг была милым маленьким развлечением, яркой вспышкой в моем бесконечно сером мире. Но ее присутствие ничего не меняло. Моя жизнь шла по одному курсу.
Я просто жалел, что тогда не мог увидеть, как отсчитывается время, чтобы я мог больше наслаждаться каждым моментом, дольше ощущать вкус морской соли на губах, смеяться полнее и сильнее, делать больше фотографий, запечатлевать больше сладости, чтобы помочь себе справиться с надвигающейся горечью. Я знал, что сожаления бессмысленны, но все равно они у меня были. Думаю, ты никогда не осознаешь, насколько ясен день, пока не пойдет дождь.
— Что случилось с тобой в тюрьме, Маверик? — Спросила Роуг, как только я припарковался на краю лесной дорожки и поднял ручник.
— Мы на месте, — объявил я, игнорируя ее вопрос и выходя из фургона, чтобы не встречаться с ее пытливым взглядом.
Я обошел машину с ее стороны, открыл дверь, достал наручники из пространства для ног для ног и сунул их в карман. Я взял ее за руку и вывел из фургона на темную дорогу, оглядываясь в поисках каких-либо признаков движения вокруг нас.
Я закрыл дверь, тесно прижав ее к себе, глядя на своего маленького единорога и вжимаясь бедрами в ее бедра. — Если ты собираешься бежать, сделай это сейчас. Мне нужно, чтобы эта работа прошла гладко, и я не могу нянчиться с тобой во время нее. Это значит, что ты свободна, никаких цепей. Но ты будешь делать то, что я скажу, и тогда, когда я скажу. Если ты не можешь этого сделать, тогда уходи. — Я отступил назад, жестом предлагая ей скрыться за деревьями и исчезнуть навсегда. Но она осталась там, где была, и я не был уверен, что кто-то из нас действительно знал, почему она это сделала. Это определенно было не для того, чтобы загладить свою вину. Может быть, это было связано с той связью, которая у нас всегда была, и с тем временем, когда мы были друг для друга всем.
— Если завтра взойдет солнце, мы будем смотреть на него вместе, — произнес я слова, которые мы всегда говорили друг другу, когда выходили из дома, чтобы пакостничать по ночам. Теперь они были нанесены у меня вдоль ключицы, но найти их, можно только если присмотреться достаточно внимательно.
Ее губы приоткрылись при этих словах, и в моем теле поднялся жар, сердце заколотилось, и все, что я мог делать в течение двух секунд, — это смотреть на ее рот и представлять, какова она на вкус. Наши дыхания слились, и тишина ночи сгустилась над нами. Здесь были только мы, одни, за много миль от Сансет-Коув, где мы мечтали оказаться, когда нам было по шестнадцать лет. Если бы я просто взял ее и убежал, были бы мы сейчас вместе, жили бы той жизнью, о которой всегда мечтали?
Я заставил себя отстраниться, подошел к двери фургона, распахнул ее, достал рюкзак и перекинул его через плечо. Затем я вытащил пистолет из-за пояса, снял с предохранителя и передал его Роуг. У меня было слишком много сожалений, и я провел бесконечные часы в тюрьме, размышляя о том, как все могло бы быть иначе. Но прошлое было подобно песку, превратившемуся в стекло: его было не исправить.
— Пристрели меня сейчас или успокойся навсегда. — Я стоял перед ней в темноте, и она направила пистолет прямо мне в сердце. — Тебе стоит прицелиться чуть выше, красавица. Там не во что стрелять.