Остров Невезения
Шрифт:
Возвращение домой с покупками дало мне шанс взять перерыв в дружбе и задержаться в комнате. Но подобное уклонение от субботних мероприятий вызывало недоумение и раздражение у соседа-земляка. Меня снова упрекали в чрезмерной гордыне и брезгливом нежелании слиться в едином эмоциональном пространстве, разбавленном сухим вином, пивом и водкой.
Поймав благоприятный момент, я прозвонил в агентство, как меня просили, и поинтересовался; включён ли я в список работников в эту ночь? Разговоры на чужом языке в присутствии земляка, да ещё и с применением общего телефона, подразумевали
Агентство обещало оплатить работу в эту ночь по двойному тарифу, то бишь по 11 фунтов за час. Дома же предполагались хаотичные пьяные хождения с неизбежным хлопаньем дверьми, поучительные призывы быть проще. И снова — бессонница. Всё складывалось в пользу трудовой ночи, где бессонная ночь компенсировалась достойной оплатой, а время скрашивалось активной разговорной практикой с аборигенами, речь которых отличалась южным невнятным произношением, и требовала дополнительных слуховых навыков.
В эту ночь, в целях экономии, работников привлекли немного. В большинстве, это были иностранцы. Работать в ночь с субботы на воскресенье считалось дурным тоном, и прибегали они к таким заработкам лишь в случаях крайней необходимости.
Цех выглядел пустынно. Кондиционеры и радио работали в обычном режиме. Срочная работа заключалась лишь в исполнении нескольких операций. Нас сосредоточили за соседними столами, и близость рабочих мест позволяла нам общаться в процессе пайки, клёпки, упаковки. Чуть позже, кто-то подволок проигрыватель с порцией компактов.
Выключили радио, звучавшее на весь цех, и мы продолжали ночную работу в новых ритмах.
Среди работающих выделялся тип неряшливой внешности, с производственным всезнанием и показной суетной деловитостью. Называли его Джулиани, но я машинально, мысленно окрестил его Джузеппой.
Работников постоянно перемещали от одной операции к другой, так, я временно оказался рядом с Джузеппе. Наши случайные кратковременные производственные отношения с ним, почему-то оказались ощутимо натянутыми. Продолжать работать молча, становилось некомфортно, и я, сконцентрировав остатки своей любви к ближнему, дружелюбно обратился к напарнику с вопросом;
— Откуда ты, приятель?
Беглый английский с увесистым акцентом и прочие внешние детали, легко выдавали Джузеппе, как иностранца. Однако по его реакции я заметил, что простой вопрос напряг моего коллегу. Я понял, что моё товарищеское любопытство едва ли сблизит нас, скорее наоборот.
Но необдуманный вопрос уже прозвучал, вибрация неприязни пробежала между нами и неприятно сотрясла воздух. Джузеппе насупился, и сосредоточился на выполняемой работе.
— Из Италии, — коротко и неохотно буркнул он, не отрываясь от работы.
Как говорят итальянцы по-английски, я знал. Его произношение звучало иначе. Мне стало любопытно.
— Откуда
— Наполи, — правильно произнёс он название Неаполь.
Но ответил он довольно холодно, давая понять, что предложенная мною тема — неуместна. Его настороженность в сочетании с неитальянским акцентом была мне понятна. Парень работает, как гражданин Италии, но выглядит и звучит, как румын, болгарин, или молдаванин. А тут ещё случайные коллеги задают неловкие вопросы.
Пока я молча гадал, нам предложили снова поменяться рабочими местами, и я приступил к другой операции, с новыми сотрудниками и разговорами.
Мысли о европейском паспорте вновь овладели моим сознанием. Остаток ночи пролетел в машинальном исполнении немудреной однообразной работёнки, пустых приятельских разговорах под сочно звучащую музыку. А также, в интенсивном обдумывании положительных и отрицательных сторон бытия с чужим паспортом.
Положительные моменты этого пути сводились к возможности беспрепятственно перемещаться и трудоустраиваться в странах Евросоюза. Это открывало какие-то перспективы в материальном и гуманитарном (познавательном) смысле.
С другой стороны, мне следовало тщательно продумать и не забывать о некоторых моментах, осложняющих задуманное.
Такой паспорт, в зависимости от страны и качества исполнения, оценивали от 600 до 2000 фунтов, что уже охлаждало и заставляло задуматься.
Получив желаемое «гражданство», следовало подготовиться к массе новых неудобных вопросов, игнорировать которые не всегда удастся. Это вопросы о «родном языке», соответствующем акценте, городе проживания, профессии и о наличии прочих широко применяемых документов, кроме паспорта. Представив себя гражданином какой-нибудь скандинавской страны, язык которой мало кто знает, (что сокращает вероятность разоблачения), у меня не будет в запасе даже нескольких общеизвестных слов и фраз из «родного» языка. Мне также потребуется запастись знаниями о каких-то географических наименованиях, именах действующих политиков и прочих национальных героев.
Трудоустройство в чужой стране, в данном случае в Англии, неизбежно вовлечёт меня в утомительные бюрократические процедуры присвоения номера национального соцстрахования. А это повлечёт массу других вопросов; о подобном социальном номере в родной стране, имена и даты рождения родителей… Неподготовленность к подобным вопросам в сочетании с тяжеловесным славянским акцентом, может привести к разоблачению на любом этапе неспокойного пути, и болезненно разрушить шпионские планы личной европейской интеграции.
К утру я подвёл итог о заработанных за ночь 88 фунтах (минус неизбежные налоги на содержание королевской семьи и прочие государственные расходы), и степени сложности задуманного.
Посетив туалет, я с удовольствием умылся, поставив точку очередной, вполне плодотворной бессонной ночи, в окружении чужих людей.
Зеркало честно отражало физию с уставшими, покрасневшими глазами, без очевидных признаков пролетарской принадлежности и христианского фанатизма.
Не определившийся. Неприкаянный. Бесцветный.