Остров, одетый в джерси
Шрифт:
— А! Товаришш! — неожиданно радовался Фа. — Какие дела?
— Плохие. Плохие мои дела.
— Кам он! — говорил Фа. — Да ладно!
— Точно говорю, плохие.
— И что же у нас плохого?
— По-моему, все.
— А точнее?
Я перечислял, что именно мне казалось плохим, а Фа вдруг зачем-то начинал мне рассказывать, о проекте на острове Биоко. В нашей стране этот остров известен под веселым названием Фернандо-По.
— Ученые, — объяснял Фа, — разработали компьютерную трехмерную модель острова. С вулканом,
Фа вдруг замирал, внимательно глядя на меня, и я понимал, что он ждет моего восторга.
— Здорово! Ну, дела! Ух, ты!
— Правда же? Ну, если ты закончил со своими вопросами, то я еще поработаю.
А я с ними и не начинал.
Дело в том, что великий Фа, объяснив материал один раз, никогда не пытался своего объяснения повторить. Он понимал, что студент просто еще «не дошел» и незачем метать перед ним бисер. Однако он не «отшивал» студента, а предлагал ему какую-то историю, которая разжигала непонявшего, заставляла работать над собою и, в конце концов, понимать.
Но много ли можно понять за день, оставшийся до экзамена? При мыслях о Судном дне у студентов охладевала кровь и происходили судороги. Сердце то останавливалось, то вдруг начинало стучать как колеса опаздывающего поезда.
Встречаясь в полутемных коридорах, мы не узнавали друг друга. Вместо приветствий мы перекидывались фразами и целыми абзацами из «руководства по сохранению редких видов».
Прогуливаясь по двору, раскладывая вещи в шкафу и даже умываясь в кафельной ванной, я думал о разнообразных способах сохранения природы и удивлялся, почему при таком большом их количестве природу до сих пор не сохранили?
Сны оборачивались кошмарами. Во снах ко мне являлась комиссия, наблюдающая за работой английских зоопарков, и требовала доказать, что я — не козел. Я показывал комиссии свой паспорт, но в нем почему-то не говорилось, что я — не козел.
— Козел ты или не козел, — отвечала комиссия, — а за козла все ж таки ответишь.
Наши студенческие головы пухли, увеличивались в размерах, и взлетали воздушными шарами к облакам над Ла Маншем.
Там их подхватывали теплые ветры и несли на юг.
Пролетая над Африкой, наши головы наблюдали обрывки и огрызки лесов, в глубине которых, обняв друг друга от страха, затаились последние дикие животные.
Не было видно никаких стай и никаких стад, если не считать коровьих. Зато повсюду бродили люди с палками, ружьями и камнями, разыскивающие животных. Не найдя их, люди кидались друг на друга.
От увиденного наши головы наливались свинцовой тяжестью, летели вниз и с размаху падали на плечи. Свинец выливался из головы в тело, и тут мы особенно ясно понимали, что жизнь сейчас тяжелая.
Чтобы дать отдых мозгам,
Мы толковали о способах приготовления национальных блюд, обменивались рецептами. Обещали чего-то приготовить.
— А вы знаете, что такое куличи? — хитро прищуривался я.
— О! Кулитши?
— Нужны мука, яйца, изюм, а больше почти и ничего. Главное в куличах — форма. Пеньком!
Мои товарищи удивлялись такой странной форме, записывали необыкновенный рецепт и обещали попробовать приготовить.
От мысли, что я могу приехать в Африку и попасть на куличи, мне становилось весело.
За двенадцать часов до экзамена я начал ощущать время физически. Хотя я ел, ходил, а то и лежал, совершенно не двигаясь, все же двигался в направлении экзамена. И остановить это движение не могло ничто.
В конце концов, мы очутились перед дверью лектория, где должен был состояться Страшный суд. Боги кармы, замерев, наблюдали за нами и готовились воздать каждому по заслугам. Буддийский бог сострадания Авалокитешвара грустно глядел на Део. Он понимал, что вряд ли сможет ему помочь.
Взрывами грозовых бомб и скрежетом молний разразилась деревянная лестница над нашими головами. В отблесках зарниц по ступеням спустился Джон, который теперь больше напоминал ключника рая Петра. По лицу бога было видно, что кого попало он в рай пускать не собирается.
Но, вероятно, древние христиане сильно удивились бы, заметив, что вместо ключей Петр держит в руке компьютер-ноутбук.
Мы молча расступились, открывая Джону проход к двери. Молча, он открыл ее, и без единого звука мы вошли в лекторий.
Но молочник, который в то утро привез в Центр молоко, уловил дрожание старого здания и услышал почти подземный гул.
— Наверное, студенты белье стирают в машинах, — сообразил молочник и удивился мощности бытовых аппаратов. — Это наверное «Бош»: «сделано с умом».
Но это был не «Бош». Это ровно и мощно работали наши мозги.
15
Над Джерси повис последний тепло-опаловый лист. Он долго кружился над островом, пытаясь отсрочить время своего падения. Но падение было неизбежно. Тепло-опаловый лист попал в воздушную спираль над МЦОСРВом и, сложив рыжие крылья, ударился в стекло. Но пробить его не смог.
Последним, что видел тепло-опаловый лист, были столы, за которыми сидели вдумчивые студенты. А такое приятно увидеть даже перед смертью. Это как-то обнадеживает.
— Значит, не все еще потеряно! — думал лист, умирая. — Значит, еще поборемся!
Конечно, приятно, когда в тебе кто-то уверен. Но плохо, если при этом сам ты не уверен в себе.
Я оглядел зал и увидел, что в окружающих лицах уверенности тоже маловато. На них действительно была написана вдумчивость, но она, скорее, была связана с будущим, чем с настоящим.