Остров Тамбукту
Шрифт:
— Арики не пускает меня, разве ты не знаешь?
— А ты зачем его слушаешь?
— Я рассказал ему об угрозах главного жреца.
Старый шарлатан возмутил до глубины души сына вождя. Его глаза гневно засверкали. В то время как его отец относился с болезненной примиренностью к несправедливым поступкам главного жреца, Амбо восставал против них с юношеским жаром, с бурным негодованием. Это мне придало мужества. В его лице я видел человека, который не боялся Арики и был готов меня поддержать. А его поддержка имела большое значение, ибо племя относилось к нему с уважением. В лице Амбо племя видело своего будущего вождя.
Я сказал Амбо, что готов пойти в Калио, если и он пойдет со мной.
— Пойду! — сейчас же согласился он.
— Хорошо, — сказал я, — зайдем к твоему набу.
Боамбо был в своей хижине. Когда я сказал, что мы с его сыном надумали,
— Что ты скажешь? — спросил я его. — И Амбо пойдет со мной. Завтра утром отправляемся.
— Идите, — согласился Боамбо. — Завтра чуть свет пошлю человека в Калио предупредить людей.
II
На другое утро Амбо ждал меня в бухте у пирог. Он празднично принарядился. В волосы были воткнуты два гребня из бамбука и несколько разноцветных перьев попугаев, в ушах висели большие круглые серьги из раковин, а на груди блестели три ожерелья: одно из собачьих клыков, другое из пестрых раковин, третье из цветных бус, которое я ему подарил. Под браслеты на руках и ногах он засунул ярко-красные цветы гибискуса и маленькие веточки с выкрашенными в разные цвета листьями колеуса. Он опоясался новым поясом в красную и черную полоску. Лицо было выкрашено красной краской, а на лбу и щеках были проведены белые полосы. Копье было новое, с затейливой резьбой. Наряженный и с копьем в руках, у него и вправду был внушительный вид. Его лицо выражало радостное возбуждение. Оно сквозило и в юношеском блеске глаз, и в улыбке, и в каждом движении.
Амбо был красивым и стройным юношей. На гладкой темно-шоколадной коже его лица и тела не было никаких следов от ран или кожных болезней, которые распространены среди туземцев. Его мускулистое тело дышало здоровьем и юношеской силой. Его черные испанские глаза, сросшиеся брови, правильный нос, открытый лоб, и даже слегка курчавые, черные как смола волосы напоминали испанских тореадоров.
И я был в новом костюме, купленном мною в Александрии: в коротких трусах, клетчатой рубашке, спортивных ботинках и пробковом шлеме, в который воткнул перо попугая. Патронташ Смита придавал и моей фигуре внушительность. Кроме докторской сумки с медикаментами, я прихватил и охотничье ружье.
Тропинка проходила вдоль берега. Слева ревел океан — волны, пенясь и рокоча, разбивались о скалы, а справа тянулся лес из гигантских деревьев. В конце залива тропинка свернула вправо через лес и пошла прямо в гору по крутому берегу. Океан остался позади. Рев волн заглох. Мы углубились в лесной полумрак, окруженные переплетавшимися ветками огромных деревьев, не пропускавших солнечных лучей.
Тропинки туземцев редко делают в горах повороты, подобно нашим шоссе, а идут прямо в гору. Подъем был очень тяжелый. Там, где позволяло место, туземцы забили в землю деревянные колья вместо ступенек, а там, где почва была каменистая, были протянуты длинные стебли лиан, привязанные к стволам деревьев. Мы цеплялись за эти стебли и лезли наверх, как альпинисты. Кое-где попадались поваленные бурями старые деревья, преграждавшие тропинку. Их трухлявые стволы были покрыты различными паразитными растениями. Среди них цвели пестрые орхидеи, с цветами в форме чашек, и бромелии, издающие отвратительный запах. Попадались и обугленные молниями деревья с высохшими ветками, также обросшими паразитными растениями.
Крутая тропинка совсем не затрудняла Амбо. Он карабкался вверх, как молодая козочка, а я должен был напрягать все силы, чтобы не отставать от него. Я устал, но не выдавал себя перед сыном вождя. Зная, что туземцы не уважают слабых людей, я не хотел, чтобы он видел, что это восхождение мне стоит больших усилий. Туземцы восхищаются силой, проворством и ловкостью.
Наконец мы поднялись на плато и остановились, пораженные чудесным видом, открывавшимся в глубину острова. Перед нами внизу простиралась цветущая долина, через которую протекала довольно полноводная река. В самом устье реки, среди тенистой зелени кокосовых пальм, среди перистых хлебных, дынных и тиковых деревьев, виднелись островерхие хижины селения, в которое мы шли. За рекой возвышалась вторая цепь гор, выше той, на которую мы поднялись. И она была покрыта многоэтажным тропическим лесом из гигантских деревьев до семидесяти метров высотой: разнообразными дикими пальмами, фикусами, мимозами,
Внизу, в долине реки, росли целые леса бамбука и тростника, а по девственным полянам росла высокая трава аланг-аланг.
Отдохнув, мы снова тронулись в путь. Тропинка спускалась прямо вниз через густой лес так же круто, как и по противоположному склону, на который мы только что поднялись. Но спуск был гораздо легче восхождения, и мы скоро подошли к селению.
Все жители — от мала до велика — вышли за околицу нас встречать. Двое человек отделились от толпы, подошли к нам и поздоровались, пожав левой рукой наши руки над локтем, а правой похлопывая по спине и плечам. Один из них — высокий, стройный, с хорошо развитым мускулистым телом, опоясанный широким поясом, увешанным разноцветными раковинами — был ренгати, старейшина селения, а другой — старый человек с морщинистым лицом и тремя узкими поясами вокруг бедер — был таута, жрец селения. Оба уже видели меня у Арики, и я их видел, но не узнал. Нам белым кажется, что все туземцы похожи один на другого, как в глазах туземцев мы, белые, все на одно лицо. Мы тронулись среди возбужденной толпы мужчин и женщин, которая напирала и волновалась, но предупредительно расступалась перед нами, давая дорогу. Те, которые были сзади, поднимались на цыпочки, чтобы лучше нас рассмотреть, а дети бежали за нами и, не имея возможности пробраться вперед среди отцов и матерей, с ловкостью обезьян влезали на соседние деревья и с разинутыми ртами глазели на белого человека, который какими-то таинственными путями пришел к ним с самой луны.
Ренгати шел справа от меня, а таути семенил слева, стараясь не отставать. Подойдя к реке, мы сели в пирогу и переехали на противоположный берег, где было расположено селение. Жители, толкаясь, полезли в другие пироги, а дети с веселыми криками и смехом бросились в воду и поплыли за нами. Глубокая река их не пугала. Выросшие на берегу океана, они были прекрасными пловцами.
Ренгати завел нас в свою хижину. Его молодая жена, празднично расфранченная, в ожерельях из собачьих клыков и раковин, с серьгами из ракушек и с диадемой на голове из белых и черных зерен какого-то плода, подала нам трубки и мешочки с сухими листьями. Прежде чем быть накормленным, гость должен выкурить трубку табаку. Туземцы уселись на нарах. Тут собрались именитые жители селения. Я вытащил портсигар и зажигалку Смита. Все пристально на меня смотрели в ожидании увидеть, что сделает белый человек. До них уже дошло, что я могу добывать огонь без дерева и заставлять воду гореть, но они еще не видели этого «чуда» и, затаив дух, следили теперь за каждым моим движением. Я вынул из портсигара сигарету, щелкнул зажигалкой и закурил. Кругом раздались возбужденные восклицания и тихое посвистывание. Я протянул портсигар таути, но он отшатнулся и отказался от сигареты. Отказался и ренгати. Только Амбо взял сигарету и закурил ее прямо от зажигалки. Этот смелый поступок юноши вызвал восхищение туземцев. Они скрутили толстые цигарки из листьев и закурили их от головни из костра, горевшего в середине хижины.
Все были в новых поясах. На жене ренгати саронга была новая, мастерски сплетенная из пестрых волокон и украшенная разноцветными раковинами. Ее «передник» из красной и черной бахромы доходил почти до колен. Этот «наряд» был очень удобен в такую нестерпимую жару. А что сказать о моем костюме? Он был мокр от пота, а моя спортивная, клетчатая рубашка неприятно прилипала к спине.
Жена ренгати принесла кувшин с малоу, приготовленным из кокосового молока и сока различных плодов. Это питье, терпко-сладкое на вкус, значительно приятнее всех освежительных напитков, которые мне случалось пить до тех пор.
Ренгати заговорил о людях в Калио. Все довольны. Деревья гнутся под тяжестью плодов, в огородах хороший урожай таро, ямса и бататов, в Большой воде много рыбы — чего большего желать?
— Дао щедр, — пробормотал старый таути, — а Арики в семь раз мудрее нас.
— Почему в семь раз? — спросил я его.
— А ты не знаешь? — удивленно посмотрел на меня таути. — Арики опоясан семью поясами мудрости.
Я пересчитал людей, находившихся в хижине, и сказал:
— Нас здесь десять человек. У нас десять поясов — значит, мы мудрее Арики.