Остров традиции

Василий Сосновский

С тех пор Землемер не только не способен вступать в половые сношения с женщинами и иметь потомство, но даже для простого мочеиспускания ему требуются специальные приготовления.

А пока он лежал в больнице, мать-табельщица даром времени не теряла. Она познакомилась с человеком некоренной национальности, собравшимся навсегда выезжать на историческую Родину. Роман их был бурен и плодотворен. Спустя несколько месяцев после происшествия в рощице несостоявшийся землемер вместе с матерью и отчимом переехал в свободный и счастливый мир, где дети не стреляют друг в друга из рогаток и не членовредительствуют.

Таков был конспект первой главы из жизнеописания Землемера, великого

и ужасного, который Конрад, едва вернувшись на Остров Традиции, перепишет в Книгу Понятий. Как видим, это было довольно бесхитростное повествование, и даже не свойственный словарю родного языка глагол «членовредительствовать» Конрад добавит от себя. Вот только кто автор оригинального повествования? Если поначалу Конрад не сомневался, что им была Алиса Клир, после происшествия в гостинице он подумал, что нравы местного криминала, должно быть, неплохо знакомы и Анне. А может быть, был ещё какой-то родственник или однофамилец А. Клир, о котором Конрад и не догадывался.

10. Квартет

Осень в захолустье. Жухлолистье. Мелкодождье. Безнадёжье. Хлипко, хлюпко, хлябко. Зябко и зыбко.

Щёлк щеколдой и вперёд, по косой дорожке. Ну что там, есть перемены на Острове Традиции?

Ага, на Острове появилось новое лицо И какое-то странное, светится этакой щенячьей радостью. Чтой-то вдруг? Такое сейчас увидишь разве что в кино.

– Здравствуйте, – слегка жеманно пропел чувственный рот нового лица. – Вот вы, значит, какой, Конрад, – музыкальная ладошка сверкнула золотым колечком ему навстречу. – Помните Стефана? Я Маргарита, его сестра.

Конрад кивнул головой, что-то промычал и пустился соображать, куда бы ретироваться долой с очаровательных глаз очаровательных маргарит, сияющих до кончиков ушей и пальцев.

– Конрад приехал! – звонко, точно некурящая, оповестила Маргарита равнодушные окрестности.

В семье доктора кибернетических наук Лаумана старший ребёнок, окрещённый Маргаритой, вдруг уродился заурядной гуманитарной девочкой, заядлой театралкой, всеядной книгоглоткой. После школы она поступила на культурологический факультет Университета – на вечёрку, чтобы судьбу не искушать. И в ту же учебную группу приняли (с четвёртого захода, только-только власти принялись смывать клейма и снимать ярлыки с опального отца) архиталантливую до неприличия, до гениальности девушку по имени Анна Клир. Была она, выходит, всего тремя годами старше – таких на курсе было немало, но судя по повадкам и пристрастиям родилась где-то пару столетий назад и где-то там же, по мнению однокашников, законсервировалась. Ибо пропускала мимо ушей политические сплетни и анекдоты (даром что диссидентское отродье), игнорировала неизбежные для женского факультета базары о прикидах и макияже (хотя всем на зависть выдерживала безупречный стиль), а весёлым пьянкам-блядкам с мальчиками из Дипакадемии (при отменном сексэпиле) предпочитала самосовершенствование. И хотя Маргарита сама была из другого теста и нисколько этого не стыдилась, она, с рождения склонная к экзальтации, аффектации, ажитации, форменным образом, почти на сапфический манер влюбилась в яркую породистую однокурсницу.

И увивалась за ней всюду, как нитка за иголкой. В группу медитации, в секцию стрельбы из лука, на уроки академического вокала. И даже взирая с патетическим ужасом, как Анна, словно сошедшая с полотна Рафаэля, днём горбатится со шваброй в руках на задристанных лестницах трущобных подъездов, Маргарита в конце концов решила: наверно, так и надо, вот она, подлинная сермяжная правда. И вскоре сама ушла с тёплого лаборантского местечка, из-под папиного крылышка и безмерно гордилась новым званием, означенным в трудовом билете – «уборщица».

И такая для всех недосягаемая Анна снисходила до восхищённой сокурсницы, хотя не дюже любила, когда ей в рот смотрят. Конечно, дистанцию сохраняла солидную. Разная у них была карма и разная дхарма.

Анна накапливала космическую энергию наподобие огромного конденсатора, стараясь не разбрызгать ни электрончика – пока вся ей не зарядится. А у Маргариты конденсатор был куда меньшей ёмкости, зато заряжался-разряжался на редкость интенсивно, вся поступившая энергия тут же фонтанировала вовне и питала новые и новые потребители. На стандартную ТЭС или ГРЭС её, факт, хватило бы. Шустрая Маргарита поглощала прорву разнообразной информации – в том числе полезной – и тут же щедро со всеми ею делилась. Переведшись вскоре на дневное отделение, она уже не пропускала ни одной премьеры дерзновенных новаторов сцены, ни одной выставки нищих, но даровитых шалопутов, ни одной сколько-нибудь актуальной лекции в музее науки – и на каждый культпоход раскачивала целую отару инертных сверстников и сверстниц. Она бороздила озёра Севера и предгорья Юга, обожала в отпуск летать в молодёжные лагеря, подвизалась в оргкомитетах фестивалей и конкурсов – благодаря невероятной нахрапистости и несомненному обаянию. Что ж, друзей было хоть обдружись, и всё народ отборный, чумовой: авторы сногсшибательных изобретений, восходящие звёзды альтернативного экрана, менеджеры и коммерческие директора (тогда ещё термины из словаря марсиан) художественных выставок-аттракционов, всё неотразимые супермены не старше тридцати.

Анна же даже в секциях, кружках и группах существовала совершенно автономно. С окружающими общалась постольку, поскольку – оргфразами. И только Маргариту удостаивала более пространными речами. О сущей ерунде, как правило. Запутается та, скажем, в мужиках, надумает душу излить, Анна пару замечаний выскажет – вроде и не про то, вроде и ни про что, а у Маргариты сразу мозги на место становятся. Или по хозяйству совет даст, или по кройке, по шитью – Анна абсолютно всё умела делать. Подруга знала, что притом Анна штудирует гностиков, импровизирует фуги и пишет гекзаметрические поэмы, вся в это погружена, и сейчас она – в этом. Но сказано ведь: не мечите бисер перед свиньями, без тени обиды утешала себя Маргарита.

Зато Анна любезно позволяла ей сопровождать себя в баню (очередная причуда великой натуры). И в театр, и в кино, и на вернисажи Анна брала с собой Маргариту – только её одну. А подчас… Хотя билеты всегда добывала Маргарита, никогда нельзя было предугадать, какой вердикт вынесет Анна. Возможны варианты. «Идём вместе», либо (чаще всего) «Иди с кем-нибудь, я переживу», либо – в единичных, но непредсказуемых случаях: «Прости ради Бога, но мне лучше пойти туда одной».

Получив дипломы, подруги надолго теряли друг друга из виду и шли каждая своей дорожкой. Анна играла в бисер, Маргарита играла в преф. Но наступал день, когда Маргарите вдруг становилось очень надо повидать Анну, они встречались, и тогда каждая, как и прежде, старалась совмещать два эти ремесла.

Конрад отчитался по итогам рабочего визита в город, показал товар лицом, передал презент от бандитов. Анна внимала молча и сказала только:

– За ваши подвиги будете вознаграждены воистину царским обедом. У нас сегодня пир на весь мир. Маргарита привезла гостинцы из самых спецзакромов.

– Благодарю, – ответил скромница Конрад. – Я в городе каждый день обедал по-царски. Сейчас от станции шёл, всё сухой паёк жевал.

– На ходу жевать вредно, – заметила Анна.

– Может быть. Скажите пожалуйста… а что Профессор, почивать изволят?

– Вам не терпится поделиться новостями? – естественно, упёрлась рогом… – Гонцам, приносившим дурные вести, головы рубили.

– Пожалейте уж мою бедную голову. Профессор давным-давно в курсе всех дурных вестей – ведь самое дурное свершилось восемьдесят лет назад. Новости – это хорошо забытые старости. Экклезиаст говорил.

Бывшая при сём Маргарита захихикала – ей явно импонировало знакомство Конрада с Экклезиастом.

– Так вот. Не стоит напоминать хорошо забытое, – трепещи, Конрад, сейчас Анна возьмёт нужный тон, и…