Остров традиции
Шрифт:
В урочный час он заявился к Натали.
Они ступили на семь вылизанных метров кухонного линолеума. Стерильными посудинами набиты пластиковые шкафы. Самодовольно рокочет исправный холодильник. Видишь своё отражение в эмалированной электроплите, отдраенной до блеска, о пяти конфорках; любезно водрузила на неё Натали миролюбивый пузатый чайник со свистком.
– Чай или кофе?
– Кофию хочу. Вкус уже забыл.
Он на сердце плохо действует…
– Последний раз в жизни – кофе! Полцарства за чашку
Колбаса… блаженной памяти колбаса цвета здорового младенца аккуратными кружочками стелилась из-под нестрашного ножика Натали. Конрад хапнул по ошибке сразу два куска и… проглотил язык.
– Наталихен, солнышко, неужто это наяву… – прорыдал, наконец, осчастливленный бывший муж.
– Ну вот, вовремя ты поспел… как раз нам заказ выдали…
– Спецпаёк?
– Ну брось… Конечно, заказы у нас чаще и лучше, чем в других местах. Раз на раз не приходится. Вот с прошлого раза печенье… ты, по-моему, не любишь печенья…
Ишь память у чекисток…
– Киска, о чём ты?! Когда это было?! Давай!!! – и слюнки текут, хоть слюнявчик повязывай.
– Эх, бедный-голодный… – очень мило и очень искренне смеялась-улыбалась бывшая жена.
Как будто чудесная машина времени перенесла Конрада лет на десять назад, в сонную эпоху сирого убогого уюта. Жили не богато, но терпимо. Ах, эти вышитые цветочками держалки для кастрюль, эти облупленные портреты шоу-див, налепленные по настенному кафелю, этот натуралистичный силуэт пышнощёкого малыша неглиже на двери клозета, эти узорчатые маслёночки-солоночки… этот вкус… этот запах…
С умилением глядела Натали в чавкающий рот Конрада – так когда-то смотрели, поди, одинокие солдатки на нашедших у них в доме приют и успокоение, разомлевших от нежданного тепла беглых каторжников.
– Несчастный… некормленный… – всё ворковала она, хохоча, но без тени стёба. И навалила на тарелку добрый килограмм пышущей разваренной картошки. Гость победоносно и хищно кинулся поглощать. Скорми она ему целый гастроном десятилетней давности – умял бы, не лопнул.
– Ну… ты как живёшь-то? – спросила Натали, провоцируя.
– Провоцируешь, – сказал Конрад.
– Конрад, ну ты хотя бы работаешь? Сейчас ведь с тунеядством…
– Натали, закроем митинг.
– Ну, погоди ты. Я серьёзно. Ты ещё помнишь языки?
– Фак, кант, прикнесс, аллон занфан де ля патри, шерше ля фам, селявуха, тужур, абажур, монтанно, фонтанно, ви донт ноу мэни форин вёрдз, – зафиглярничал Конрад.
– Слушай, а серьёзно?
– Кому они нужны окромя вашей шарашки?
– Это подумать надо… – Натали задумалась.
– Лапонька, подумай лучше о чём-нибудь другом. Полагаю, есть о чём.
– Да ты что… мне ведь… я просто могу спросить там у одного…
– Натали, окстись. Меня нет. Всё хорошо.
– Ну как нет, когда вот он ты – есть.
Становилось уже неприятно, да вот всё не мог Конрад изыскать способ положить конец этой мутоте. Наконец, просто хлопнул кулаком по столу со словами:
– Растудыть, Натали. Зачем столько о грустном?
– Ну, расскажи что-нибудь весёленькое… – усмехнулась Натали,
Вон, и постоянно щебечущее на кухонном столе радио самый популярный шлягер сезона передавало, незатейливо названный популярным автором-исполнителем «Соси». Всё гениальное – просто. Четыре синтезатора в унисон вели мелодию, состоящую из звуков ре и ми, электрический ударник очень к месту выдалбливал сильные и слабые доли, а расфуфыренная примочками гитара монотонно мяукала свежие и неожиданные гармонии: ми-минор – ре-мажор. Вскоре в этот бесподобный драйв вписался проникновенный визг прославленного солиста.
– Без хуя – плохо! – завывал солист.
– С хуем хоро-шо! – с готовностью отзывались девочки на подпевках.
За дверью кто-то душераздирающе и антипищеварительно вторил самой популярной песне сезона. То свирепый пёс Рокки просился погулять. Даже хорошо, что он сбил самозваному гостю аппетит – за ушами трещало-трещало, вот-вот из ушей полезет. Радушная хозяйка пошла выполнять заказ четвероногого друга, а Конрада препроводила в комнату, чтоб не скучал, заморские журнальчики полистал.
Но того мало занимали советы мужчинам, желающим забеременеть, шаблонный эпатаж интервью с поп-звёздами, смазливые смуглянки, реклама суперэлектроники, суперпарфюмерии и суперкрасот Таити. Текст он схватывал через слово – всё позабыл… к тому же беременеть не собирался, попсу не слушал, а тёлок таких, как и парфюмерную электронику увидеть живьём не чаял и в отпуск на Таити не собирался – хотя бы за отсутствием отпуска.
Вместо этого его взор, оттаявший от сытости, заскользил по комнате. И здесь та же мещанская идиллия прежних златых денёчков… куда-куда вы удалились… Вся мебель одностильная – гарнитур называется, в серванте – хрусталь и морские ракушки. Тут же видеомагнитофон – видеорай, видеосон.. На столе персональный компьютер, начатый перевод – химия полимеров, не какие-нибудь вам термоядерные бомбы… На полу – ковёр с ориентальным орнаментом, на стенах – опять же ковры. На одном из них изображена некая элегическая усадьба с прудом, по которому, выгнув шеи подковами, плавают белоснежные лебеди, а на берегу полненькую томненькую хозяйку с локонами Мальвины держит за руку отрешённо-самозабвенный страстнеющий штюрмер-унд-дренгер.
На другой стене поверх ковра повешены два квазиромантических ландшафта в рамах, покрашенных золотистой краской, и несколько фотографий в рамках картонных. Одна изображала исходящую томной негой Натали, завитые её кудряшки покоились на прикостюмленном плече атлета с умными глазами навыкате – мужа. И два снимка ребёнка – такой, знаете, умилительный червячонка из коляски высунулся, нечленораздельной лапкой к погремушке тянется; и он же на двух своих ногах по родной земле шествует, вихрасто-веснушчатый завоеватель с игрушечным ружьём.