Остров традиции
Шрифт:
Часовой прекрасно слышал эти слова Конрада и, кажется, прыснул со смеху.
– Конрад... Прошу тебя... Не надо...
– Писька длиннее моей! Во всём и везде! Руки ловчее, ноги крепче, башка хитрожопее!
– Он так и сказал "башка хитрожопее".
– А суть одна: хуй, бля, длиннее!
Конраду было всё равно, слышит его часовой или нет. Точнее, он даже хотел, чтобы часовой его слышал.
Натали ещё глубже вобрала голову в плечи и терпеливо слушала причитания бывшего мужа, так и не ставшего будущим.
– Хочешь, я сапоги тебе принесу по размеру, - только и пролепетала она.
– Там в каптёрке много разных...
И
– Хочу, - сказал он.
Натали тут же распрямилась, подобралась, приосанилась, а Конрад ещё больше свернулся в шар. Все верёвки внутри него были уже оборваны, и он обмяк. Ноги стыли и ныли.
Часовой откровенно скучал.
Через пять минут Натали явилась вновь, с сапогами. Те оказались Конраду впору, и даже какой-то запас оставался. Конрад поблагодарил Натали и вскинул рюкзак на закорки. За своё поведение ему уже было стыдно.
Рюкзак заставил его качнуться вперёд, и в этот момент Натали проворно и скоро поцеловала его в губы. От раскоряченных дланей она уже ловко увернулась, взбежала на крыльцо и - навсегда исчезла за дверью. Конрад стоял и смотрел ей вслед, поводя рюкзаком вправо-влево и что-то бормотал себе под нос, типа: "Отсос Петрович". Часовой прохаживался взад-вперёд. Была тишь.
И вдруг Конрад совершил поступок. Он не был результатом мыслительного усилия, он свершился сам собой. Рука сама нашарила в штанинах красную корочку и что есть сил швырнула в сторону крыльца.
Другое дело, сил этих было очень мало. В школе Конрад метал мяч и гранату на расстояние, втрое меньшее норматива. Поэтому позорная ксива не врезалась в морду часового и не пала к его ногам - она беззвучно шлёпнулась в близлежащую грязь. Часовой, похоже, ничего и не заметил. Он всё так же мерно двигался взад-вперёд. Ну и бес с ним.
Конрад тяжело развернулся и учапал восвояси.
На обратном пути погода испортилась.
Точечная терапия: веющий в подвздошье ветер. Хлипкая морось, хлюпкий нос. Свинцовая мокрядь, суровая сопель.
Посвист в лёгких. Лёгкость в ногах. Люфт в голове.
Ввечеру Конрад добрался до Острова. Он долго стучал и звонил - всё тщетно, но вдруг вспомнил, что не сдавал Анне ключ. Да она его об этом и не просила. Словно знала всё наперёд.
Конрад повернул ключ в замочной скважине и порадовался тому, что Анна его не встречает. Остров ждал его. В холодильнике, как обычно, стояла для него каша. В его комнате на столе аккуратной стопкой были сложены книги по алхимии и химии. Ноутбук был наготове. У Конрада впервые за десять месяцев шевельнулось что-то вроде чувства хозяина.
Он не задавался вопросом - где сейчас Анна, что делает. Включил компьютер, принялся закреплять приобретённые давеча навыки. Наткнулся на серию сообщений о взрывах в многоквартирных домах больших городов. Во всех этих сообщениях речь шла о взрывчатом чудо-веществе, которое в книжках по химии не значилось. И Конрад стал собирать информацию об этой новомодной субстанции.
Вскоре стемнело, и в дальнем углу дома медвяно заплакала виола. Он был дома.
Правда, ближе к ночи в голову полезли мысли о том, что его красная корочка, возможно, уже обнаружена у крыльца Дома Общественного Призрения, и что вряд ли его легкомысленный демарш сойдёт ему с рук. Конрад
Из "Книги легитимации":
ПИСЬМА НИКОМУ 3
Бумага всё стерпит. А дисплей?
Можно ненавидеть совдепскую власть за то, что она приучила граждан к нехорошему императиву "Умри ты сегодня, а я завтра". Но ненавистники совдепской власти забывают о том, что наряду с ним она вбила в сознание также императив очень ценный: "Не верь, не бойся, не проси".
Особенно если вспомнить, что до совдепской власти народ наш только и делал, что верил, боялся и просил.
Поди-ка, выскажись на тему, выходящую за рамки себя. Скандал. Ибо всяк только себя высказать может. Другое дело - насколько этот всяк широк, сколько невсяков в себе объемлет. А я, к чему ни прикоснусь, в себя превращаю. Никого не объемлю. Сам себе равен.
Бессилие - наитягчайшая форма гордыни. Трусость, инфантильность, чмошность... всё, что вразрез с традицией идёт. А уж воинствующее бессилие - так просто караул. Круг десятый.
В "Культурной революции" по ТВ спорили о том, можно ли позволить народу вооружаться. В завершение модер процитировал Франклина (Веничку). На первой половине цитаты я отвлёкся, а вот вторую ухватил, и постарался реконструировать первую, базируясь на менталитете демократов осьмнадцатого века, как я его на данный момент понял.
Вышло вот что: "Тот, кто призывает ограничить чужие права ради собственной безопасности, не достоин ни безопасности, ни прав".
Ишшо в той же передаче, про оружие, то есть, сказали: варвары потому болявых детей в пропасть сталкивали, что знали: слабый отыграется на ещё более слабом.
Кажется, самих варваров не спросили. Сомневаюсь я что-то в такой логике. Не только потому, что мотивы напрашиваются куда более очевидные, но и потому, что кроме Кого-то одного, каждый кого-то да слабее. На каждом, кроме этого Кого-то, есть кому "отыграться". Так что же - всех в пропасть?
Слабость - не порок. Важно, чтоб в Традицию вписывалась.
Либеральная идеология унисексуальна, традиционная - андрогинна.
Как прекрасен танцующий Хугюнау у Германа Броха и не окончательно гадок Базини у Роберта Музиля. В жопу, говорите, этого Базини имеют? Дык он сам того хочет! Мужеложство, да ещё и по любви даже традиционнее любви ромеов и джульетт.
А вот сплав полного отсутствия мужественности с гетеросексуальностью...
...пусть и особого толка. В такой гетеросексуальности забавен момент дистанции. И отсутствия себя. И какого-либо мужского элемента вообще. Вообще панфеминизм. Я ведь давно говорил, думая, что в шутку: вот бы женщин наделить только телом, а мужчин - только духом!