Остров живых
Шрифт:
Вера промолчала. Ирка тоже не стала развивать тему.
Преследуемый падал все чаше, потом полз на четвереньках, снова встал, но ненадолго. Ирка учуяла запах паленого и, взяв оружие на изготовку, вышла туда, где беглец пытался ночевать.
На маленькой полянке, скрючившись, полулежал-полусидел прямо в снегу у заглохшего костерка закоченевший мужик лет тридцати. Он увидел мутными глазами Ирку и заскулил, попытался отползти дальше – видно, уже не понимал, что перед ним всего-навсего деваха с ружьем.
Ирка внимательно оглядела место ночлега, поворошила ногой потухший костерок, состоящий из веток и кусков синтетической куртки мужика, хмыкнула, вывернув из костра обгоревший ножик без рукоятки и, не говоря ни слова, разнесла
Вера шарахнулась в сторону, испугавшись внезапного «бабаха» совсем рядом.
– Ты чего, сдурела? Предупредила бы, что стрелять будешь! Я перепугалась до зеленых чертей!
– Ну извини. Чего его зря предупреждать? Еще стал бы голову прятать, возни тут с ним. Или считаешь, что надо было его в плен брать, на руках тащить, выхаживать?
– Не, редкая был гнида. Но ты как-то внезапно очень!
– А ты будь готова. Раз уж со мной ходишь. Вот кстати, на будущее, учись, пока я жива: какие ошибки у покойного видишь?
– Не перевязался…
– А еще?
Минуту было видно, что Вера колеблется между любопытством и обиженной гордостью, но, очевидно, практическая сторона ее натуры победила.
– Не тяни, не вижу. Куртку свою спалил?
– И это тоже. Он видишь, веток нарезал, да большей частью живых веток-то, а они сырые, не горят. Да еще, видишь, нож забыл куда поклал. Сгорел в итоге ножик-то, такое часто бывает, нельзя нож на землю кидать – или обрежешься, или вот так костерок на нем запалишь, дело частое. Но это фигня. Хуже другое, сел прямо в снег, а штаны у него не ватные, быстро замерз как цуцик. Башмаки не снял, а ночевать в снегу в башмаках – к утру ноги поморозишь даже весной. Костерок прямо в снегу развел – без основы, вот костерок еще и утоп в снегу-то.
– Хорошо, а как надо?
– Надо к людям мяхше и смотреть ширше, тогда бы мы его по лесу не гоняли. Шучу. Вон елка торчит, видишь?
– Конечно. Здоровая такая, не увидишь ее, как же…
– Видишь, что у ствола почти и снега нет?
– Ну да, вижу.
– Вот там и надо устраиваться – нарезать хвойных лап, без снега чтоб, а то задница промокнет. Сделай себе подстилку, уже теплее, чем в снег садиться. Костерок разводить тоже – либо до земли снег разгрести, либо чтоб под огнем что твердое было. И сушняк набирать, а не сырье. А ножик либо в ножны класть, либо в дерево втыкать. Так под елкой и переночевать можно – тепло отражаться будет от веток, ничего, уютно даже, маленький костерок, а тепло будет. Главное – мокрым не быть на морозе, иначе точно не согреться.
– Это что, раздеваться на холоде, что ли?
– Да. И сушить одежку и обувь. Проверь, есть что у него ценного, да и пойдем уже.
– Зажигалка у него была зачетная, гордился ею, хвастал.
– А, ну ищи.
Зажигалка с выгоревшим бензином нашлась под рукой у мужика. Видно, он пытался ее огоньком согреть замерзающие пальцы.
Я чувствую себя немного неловко – как на чужой свадьбе. Парни возбуждены, обсуждают всякую, на мой взгляд, чушь, но я совершенно не разбираюсь в бацинетах, саладах и прочих батарлыгах [28] . Вот только что Дункан начал расписывать какой-то куяк, но по мне, так скорее неприличное слово, чем что бы то ни было.
28
Речь идет о различных элементах западноевропейских рыцарских лат.
Дорвались дети до игрушек.
В Кронштадте оказывается, что всего участников уже человек шестьдесят, да еще дополнительно силы подходят. Да, видно, госпиталь – важная цель.
Для подготовки группы отведен какой-то зал, видно, с незаконченным ремонтом. Но здесь тепло, и парни начинают старательно экипировываться. Латников получается три десятка человек, восьмеро, включая
Кто-то хлопает по плечу. Оказывается, сапер Правило. Ну да, как же обойтись без саперов. Здороваемся.
– Хороши красавцы. Особенно ваш главный. Вот сейчас смотри, ему булаву подобрали. Интересно, как среагирует.
Информированные люди заинтересованно глядят, как Павел Александрович торжественно достает для одетого в какой-то причудливый наряд Ильяса оружие. Потом начинается ржач. Врученная штуковина, по моему скромному мнению, является нормальной булавой – ручка с петлей, наверху яблоко стали, только яблоко это сделано в виде бычьей башки с рогами. То есть видно, что огрести по голове таким экспонатом накладно, но выглядит очень смешно. Ильяс, не моргнув глазом, с пиитетом принимает эту штуковину, и вид у него гордый, словно это гетманская булава. Ржач стихает, потому как хорошенького понемножку, да и несмешно выглядит Ильяс. Нелепо, непривычно глазу, но не комично. Воин. Просто воин. Такой же, как остальные. Разве что рисунок доспехов другой.
Мужики тем временем разбирают свои алебарды и рогатины с протазанами.
Пора идти.
Короткий инструктаж. Слушаю вполуха, нам с Надеждой все равно сидеть в обозах, а слушать, кто куда идет и каким строем, мне без толку. Накачка перед боем нам тоже не шибко интересна, мы-то знаем, какое значение в разрушенном мире начнет иметь вроде бы пустяковое оборудование обычного гинекологического или хирургического отделения, ценное именно комплектностью, когда все, что нужно, уже есть: не надо изобретать хирургический инструмент из подручных средств и стерилизовать в кастрюльке, и так далее, и тому подобное. Это с виду пустячок, но в каждом механизме важны все детальки – именно некомлектность может угробить все дело. Впрочем, вроде и ребята это понимают. Группа воздействия и группа обеспечения, а также группа оцепления. До меня доходит, что порядок построения – трехшереножный, такая бронированная фаланга должна обеспечить черновую зачистку коридоров. Какие-то средства усиления будут держаться за латниками, также к этим силам относится и медобеспечение. Комнаты и палаты блокируются спецсредствами и зачищаются.
Надо думать, все уже отработано и обсуждено. Вопросы только у меня возникают, остальным это последнее напоминание уже обычная формальность. Есть некоторое бурчание на тему того, что на срабатывание мало времени было, но именно как бурчание.
Меня заставляют напялить на левую руку гномью кованую защиту. Рука сразу тяжелеет. Неудобно, но тут придется подчиниться – раз будет рукопашная, значит, можно и на зубы попасть.
Чувствую себя неловко – автомат приходится оставить тут, в зале, под охраной. С одним пистолетом как-то очень непривычно, плечо уже без автомата как голое. Вовка откуда-то приносит очень короткую двустволку, дает горсть патронов 12-го калибра и подмигивает. Ну и на фига я автомат оставил?
Выходим на улицу. Латники строятся и в ногу, мерно грохая и лязгая, идут к госпиталю. Мы идем следом, группками.
У госпиталя стоят люди. Это и оцепление, и какие-то работяги с досками и чем-то похожим на недоделанные спирали Бруно, странноватые металлические конструкции. Ажурные ворота между двух караулок раскрыты настежь, в караулках, очень похоже, стрелки. Только подойдя поближе, замечаю странность – от правой караулки стоит только фасадная стенка с окошком, а самой караулки и след простыл.