Остров живых
Шрифт:
– Переобуйся пока. Пусть ноги отдохнут.
– Ага. А ловко у тебя, Ирэн, костер получился.
– Да ничего сложного. Видела, как делала?
– Видела.
– Вот в следующий раз сама сделаешь. Только запомни, береста горит всегда и везде, только когда горит, сворачивается, как пружина. Вполне может костерок разбросать. Я потому меленькими полосками ее и кладу.
– Ах, я б за шоколадку душу отдала. Так шоколад люблю… У вас в запасе есть? Ну хоть немножко, а?
Ирка ухмыльнулась:
– Поискать – найдется. В виде премиальных по итогам конца квартала…
– При превышении дебета
– В точку, Вер. Пока сухарики кушай.
И сама с грустью подумала, что теперь долго не увидит не то что шоколада, его-то как раз Виктор жаловал и на складе был и плиточный шоколад, и какао-порошок. Только вот расходовать его пока не планировалось, равно как такие милые пустячки, как зефир, конфеты, пастила, мармелад… Ирка не была сладкоежкой, но любила попить чай с чем-нибудь вкусненьким. А вкусненькое кончилось… И то, что на вылазку пришлось брать не шоколадку (как в то, прошедшее навсегда время), а самодельные сухарики – было признаком, еще одним признаком Беды.
В караулке, где осталась наша тройка, достаточно тесно – кроме нас тут еще публики хватает.
Разговоры стихают, когда оттуда, куда ушла компания, доносится короткая пальба, быстро стихшая, впрочем. Еще вроде кричат что-то, но не разобрать что кричат. Мне кажется, что-то командно-строевое, вроде: «Шаг и-и-и-и раз!»
– Вошли, – говорит Саша.
Ему виднее, он тренировки своими глазами видел, а я как-то не удосужился.
– Павел Саныч говорил, что у них получилось смешанное построение, с учетом противника. Передняя шеренга вся в железе, в наклон свои протазаны упирают в пол и ногой придерживают, в правой поднятой руке что-либо дробящего действия – голову прикрывают. Вторая шеренга на высоте пояса алебарды держит, а третьи – на уровне лица. Ну и по команде сначала передвигаются на шаг первые, потом по очереди. Так что есть кому встретить, если кто кинется.
– Сзади они уязвимы, – замечаю я сокрытую от всех остальных истину.
– Не, сзади у них рогатки и стрелки. Да еще саперы грозились двери блокировать. Палаты и кабинеты потом чистить будут. Сейчас коридоры и лестницы главное.
Сидим, ждем.
– Вот не понимаю я этих фанатов железа, – продолжает вполголоса Саша.
– Что, совсем?
– Совсем. Ты б посмотрел, с каким трепетом они это железо перебирали. Прямо скупой рыцарь с золотом.
– Ну так символы власти – что железо, что золото.
– А женщины? – хитро посматривает Саша.
– Женщины после.
– И что сильнее?
– Ну об этом споры были издавна.
– Ага, знаю.
И Саша цитирует наизусть зазубренное в школе:
– Все мое, – сказало Злато. – Все мое, – сказал Булат. – Все куплю, – сказало Злато. – Все возьму, – сказал Булат.– Ну в общих чертах так и есть, – соглашаюсь я.
Саша посмеивается.
– Там еще пародия-продолжение была. Кто-то из Толстых написал:
– Ну и что? – спросило Злато. – Ничего, –– И что, тебе никогда не хотелось в латах побегать, мечом помахать? – спрашиваю у Саши.
– Не.
– Даже в компьютерных играх?
– Не, в играх мне магом быть нравилось.
Сидящий рядом с нами мореман неодобрительно смотрит.
Ладно, помолчим.
Время ползет медленно и нудно.
Выхожу из караулки, где успели накурить до сизого воздуха, размять ноги.
Неожиданно вижу бегущих к нам трусцой людей – один точно из наших, легковооруженный, третья шеренга. Рядом трое работяг, одного из них двое других поддерживают с боков под локти.
Ясно, первые потери пошли.
Из караулки вываливается куча народа – некоторые недовольно бухтят, но, судя по голосу Надежды, это ее рук дело: освободила место для приема раненых, выгнав курильщиков вон.
На подбежавших не видно никаких следов крови, это уже радует. Только непонятно, что с ними такое стряслось. Запускаем их в караулку, вваливаемся следом. Латник пытается говорить, но у него это не выходит. Губы вспухли, рот слегка открыт, слюна течет, выражение лица странноватое.
– Что случилось?
– Селюсь… Оф се сахрываесса…
Черт, опять впору морфа Мутабора вспоминать. Но, по губам судя, получил парень нехилый удар в лицо. И что-то лицо у него лошадиное какое-то. И пахнет от них характерным запахом морга – грубый одеколон поверх четкого трупного запаха. Даже, пожалуй, не пахнет, а воняет.
– Рот открой шире.
– Э моху!
Злится. Рот он, видите ли, не может открыть. Цаца какая. И похоже это все либо на перелом челюсти, либо… Либо на вывих. Точно, двусторонний передний вывих нижней челюсти.
На всякий случай проверяю пальпаторно – да, точно, он самый.
– Что у него? – спрашивает Надежда.
– А передний вывих нижней челюсти, вот что у него. Доводилось вправлять?
– Нет, обходилось как-то.
– А я слыхал, что надо так вкось ударить – и она на место встанет, – говорит работяга из сопровождавших.
– Забудьте этот бред, так только связки порвать можно.
– По Гиппократу вправлять будете?
– Нет, лучше по Ходоровичу. Если пальцы класть на зубы, еще и откусить может, слыхал я про такое. А вот если на внешнюю сторону, то безопасно. Что у второго?
– По-моему, на перелом ключицы похоже.
– А шины у нас есть? – спрашиваю немного невпопад, потому как вспоминаю про вправление челюсти.
– Косынкой обойдемся, сейчас я его иммобилизую, и пусть ведут в больницу, тут рядом, – отвечает Надежда.
Сажаем пострадавшего на табуретку так, чтоб спиной упирался в стенку и затылком тоже. Натягиваю перчатки, лезу в полуоткрытый рот. Теперь большие пальцы на внешнюю сторону челюсти справа-слева, остальными берем челюсть плотно и тянем на себя и вниз. Мышцы упруго сопротивляются, пациент мычит, но терпит, так тянем, тянем, сейчас мышцы устанут, вот еще немного, ага, пошли, пошли и аккуратненько двигаем челюсть так, чтоб головки отростков вернулись на свое место, в уютные суставные ложа.