Остров

Кокоулин Андрей Алексеевич

– Ага, всегда готов, – пробормотал Лаголев.

Как так? Он считал, что во сне человек проходит перезагрузку. Обновляются клетки, вымывается негатив, укрепляется иммунитет, подсознание ковыряет жизненные проблемы, чтобы утром ты встал посвежевший, светлый, с желанием жить и творить добро. Но Натка разбивала это построение в пух и прах. Заснула злой, проснулась еще злее. О, господи, не слететь бы в самом деле с катушек.

Лаголев скинул одеяло и несколько секунд тоскливо смотрел на свои ноги с отросшими ногтями. Глухое раздражение росло в груди. На мгновение его чуть не вынесло в коридор. Мысленно

с ноги он уже выбивал дверь ванной, заскакивал и с оттяжкой бил полотенцем по голой спине, голой заднице жены. Как ты, зараза, с мужем разговариваешь! Но очнулся стоящим у кресла со скрученной простыней в руках. Воин-простыненосец! А дальше, дальше что? Шлепнешь, а дальше?

Этого он не знал.

Лаголев сокрушенно вздохнул. Он на грани, на грани. И если Натка этого не видит, она – дура. Уйти только некуда. Натянув тренировочные штаны, майку и рубашку, Лаголев сходил в туалет. За стенкой зло шипела вода. Просто шипела, не меняла тональность, не прерывалась вмешательством человеческой руки. Возможно, Натка сидела на бортике ванны и беззвучно ревела о том, какой Лаголев урод.

Только что он может сделать-то? Напасть на Кярима Ахметовича с ножом? Договорились же, что завтра...

«Нат», – чуть не сказал Лаголев через стенку, но вода вдруг ударила сильнее, застучала о капроновую шторку, и порыв рассосался. Ладно.

На кухне он достал из нутра газовой плиты сковородку, сполоснул ее, поставил на конфорку. Почесал лоб, соображая. Завтрак так завтрак. Четыре яйца и помидоры. Демократично и вкусно. Можно добавить пару ломтиков колбасы, если Игорь не сожрал ее всю. И если у них есть помидоры.

Рутинные действия Лаголева чуть успокоили. Он наливал масло, выкладывал нарезанные кружками помидоры, бил яйца. Натка любила, когда желток не растекался, и ему удалось сделать это в двух случаях из четырех.

Пригасив огонь и накрыв яичницу крышкой, Лаголев направился к сыну.

– Игорь.

Комната, служившая отпрыску личным пространством, оказалась не заперта. Висели плакаты. В щель между шторами сочилось утро. Имелась хоть какая-то видимость порядка, хотя белье комками лежало на стульях. Игорь уснул на кровати, не раздеваясь, едва до середины бедер стянув джинсы. Лаголев подумал, что спать так, должно быть, жутко неудобно.

– Игорь.

Он включил свет. Пол был в разводах. Джойстик свисал со стола на шнуре, будто странная, короткокрылая бабочка траурно-черного цвета. Рюкзак на столе. И там же – пятиэтажная постройка из учебников. Лаголев шагнул в комнату.

– Игорь, вставай.

Сын со стоном повернулся.

– Бли-и-ин!

– Давай-давай, – поторопил Лаголев. – А то мать передумает.

– И чего? – спросил сын, протирая глаз тыльной стороной ладони.

– Ничего. Кроссовок не получишь.

– Получу.

Сын выгнул спину. Лаголев поневоле отметил его эрекцию, натянувшую плавки. Вырос, сынуля. Молодой самец. С кроссовками ранг его, как самца, взлетит на невиданную высоту. Ну, как он сам думает. Натка, конечно, научила, что в человеке главное. Кроссовки. Куртка. Джинсы. Шмотки.

– Ты это, – сказал Лаголев, – матери только свою эрекцию не демонстрируй.

– Папа, блин!

Сын резво, Лаголев и моргнуть не успел, завернулся в одеяло.

– Игорь.

– Тебя что, кто-то звал? –

заверещало чадо. – Это частная территория! Я же к вам в спальню не лезу!

– Завтрак почти готов, – сказал Лаголев.

Сын что-то пробубнил. Из-под одеяла слышно не было. То ли «нафиг ваш завтрак». То ли «имел я ваш завтрак». Ничего умного, в общем.

Скорым шагом Лаголев устремился на кухню и поспел вовремя – яичница достигла нужной кондиции и плевалась в стеклянную крышку маслом и томатными семечками. Он выключил газ и, вооружившись деревянной лопаткой, принялся делить блюдо на три части. Помидорную часть – себе, с колбасой – сыну, с живыми желтками – Натке. Та как раз в банном халате выбралась из ванной. Где-то Лаголев читал, что вода тоже смывает негатив, но жена и после душа вовсе не выглядела подобревшей. Он чувствовал ее взвинченность и раздражение. Тряхнув мокрыми волосами, Натка взяла с полки фен.

– Что, не сжег завтрак? – на миг заглянула она в кухню.

Вроде и со смешком сказала, но желая задеть, убедиться, что косорукий муж такой же косорукий, как и был.

– Нет, – сказал Лаголев.

Но фен уже заработал, завыл, и ответ его пропал втуне. Значит, с грустью подумал Лаголев, это был риторический вопрос. Он нарезал хлеб, поставил кипятиться чайник, из шкафчиков достал сахар и кружки. Игореву кружку, правда, пришлось изымать из раковины. Лаголев по-быстрому прошелся по ней губкой. Чистая? Чистая. Сполоснул.

Украдкой он поглядывал на Натку, которая остервенело вздымала волосы расческой и водила раструбом фена у корней. В один из моментов проскочил в туалет сын. Был он в майке и джинсах.

– Эй, – сказала ему Натка, – ты помнишь, что должен сделать?

Сын буркнул и хлопнул дверью туалета.

– Завтрак готов, – сказал Лаголев.

Натка выключила фен.

– Ты давай к холодильнику примеряйся, – сказала она.

– Вот вы уйдете…

– Мы, может, до обеда не соберемся, – Натка с феном прошла к кухонному столу и, наклонив голову, оценила яичницу и сервировку. – Хм, Лаголев, ты чего это вдруг разошелся? Думаешь, я о деньгах забуду? Или о том, что развестись хочу?

– Нет.

– Ладно.

Фен оказался у Лаголева в руках. Натка села за стол. Лаголев ссутулился рядом, как досадное недоразумение.

– Что ты стоишь? – спросила Натка.

– Выйти?

– Садись. Побудем примерной семьей. Игорь!

Сын вышел вместе со звуком клокочущей, захлебывающейся в сливе воды. Мотнул отросшей челкой.

– Чего?

– Руки мой – и завтракать!

– Да я это… не особо хочу.

– Слышали мы, как ты вчера ночью холодильник разорял.

– Ничего я не разорял.

– Садись! – прикрикнула Натка.

– Сейчас.

Игорь на несколько секунд закрылся в ванной, в кухне показал матери розовые, отмытые ладони. Лаголев выключил вскипевший чайник, обратно на полку положил фен.

– Садись, садись, – сказал сыну.

– Папа-то у нас как без денег, так сама доброта и предусмотрительность, – прокомментировала с усмешкой Натка.

Ели, игнорируя Лаголева напрочь. Вроде вместе, вроде за одним столом, но муж и отец как бы отсутствовал, был прозрачным. Натка почистила огурец, разбавила им яичницу. Сын вяло поковырял колбасу, потом зацепил ломтик, зажевал, шмыгая носом.