Острый осколок
Шрифт:
— А-а-а-а! — вихрь закручивается вокруг меня, с невероятной силой подбрасывая вверх. Уступы, за которые я крепила страховку, вырывает с мясом, и я падаю в неизвестность. Последнее, что слышу, мерное пение сильфиды.
— …и откликнись зову…
Как она меня, а? Сволочь!
***
Не знаю, когда меня перестало вертеть, и я обнаружила свое тельце на большом каменистом уступе. Каким чудом его не снесло вихрем, ума не приложу, но как же я этому рада. Вот только вокруг кромешная тьма. Зато звуки есть. В затуманенную голову вдруг ворвались голоса. И кто же так истошно вопит? Феникс?
— НЕТ!
М-м-м, как приятно, когда о тебе беспокоятся.
— Успокойтесь, Ваше Высочество! Она уже не жрица! Она чудовище! Ее уже не спасти! Уводите своих людей от портала! Мы не дадим некроманту войти в долину, но мы и не дадим никому выйти из нее тоже. Мне жаль.
Что за бред?! Какая к оркам жрица? Какая долина?
В темноту ворвался свет. Я с трудом приподнялась на локтях и смогла осмотреться. Все тело болезненно ломило, но я пересилила себя. О Всевышние! У меня галлюцинации!
Прямо передо мной, зависнув в воздухе, стояли Ласкан и Широ. Вот только феникс был странно одет, а его розовые волосы почти касались лопаток. Широ же был в дорогой эльфийской боевой форме и кольчуге из драконьего железа. О том, что броня была из драконьего железа, говорило ее красноватое свечение. Откуда у светлого настолько дорогое обмундирование? Такое положено главнокомандующим и то не всем.
— Она не монстр! — кричал коротко стриженный Ласкан.
Внезапно все исчезло, а через ван снова появился Широ. Вот только того, кто стоял напротив него я не узнавала. Высокое сморщенное серое существо без пола. Его мертвые болотные глаза смотрели прямо на эльфа.
— Она уничтожила собственную долину. Как не хорошо, — чудовище издевательски наклонило голову.
— Ты вверг ее в пучину отчаяния. Ты сам лишил себя возможности попасть туда, — грозно отвечал эльф.
— Ха, может ты и прав. Только меня устраивает мертвая земля. Так даже лучше.
— Она убьет тебя, как только ты пересечешь границу, чего не дам тебе сделать я. Ты не пройдешь!
— Посмотрим, — оскалилось серое нечто и ринулось на Широ.
Это уже не мое прошлое. Похоже я захватила часть воспоминаний первородного, когда он ставил блок на мою память.
Вспышка! Передо мной стоит Малыш, такой, каким я его ни разу не видела. Руки напряжены, кулаки сжаты, а на лбу проступили капельки пота.
— Ты отказываешься, — прошипел он сквозь зубы. О Всечувствующие! Это Тариван!
— Да, — вдруг выплыла женская фигура.
Я несколько раз проморгалась, пытаясь скинуть наваждение, но оно не уходило. Передо мной стояла Я, только более женственная версия. Неужели я могла быть такой утонченной?
— Это твое окончательное решение? — выдавил еще более грозно мужчина.
— Да, я не выйду за тебя. Я не буду единственным любящим сердцем в этом браке, — гордо вскинув голову, дала свой ответ банши, но ее голос все же дрогнул на слове «брак».
— Будь по-твоему, — и я увидела удаляющуюся спину, закрытую пепельной массой волос.
Вспышка! Какая-то комната, вечер, горит камин. В кресле сидит женщина. По ее щекам непроизвольно стекают крупные капли. Лицо похоже на бесчувственный камень, но слезы стирают все безразличие с застывшей банши.
— Прошу тебя, не плачь. Я больше не вынесу твоих страданий, — феникс с еще более короткими волосами, чем в прошлом видении, сидел на коленях перед жрицей и тыльной стороной ладони стирал соленые дорожки с ее щек.
— Так уходи. Мне не нужно твое присутствие. Просто уйди, — прошептала вторая я.
— Я не могу,
— Нет! Он не любит меня. Я сказала Атару жениться именно на ней. Не прошло и месяца, как он воплотил мой совет в жизнь. Ему плевать на меня! — рыдания вырвались наружу. Крик душевной боли закладывал уши. Так рвалось сердце. Его треск вырывался истошными всхлипами.
— Тише, милая, прошу тебя, тише! Он любит тебя, любит, просто сам того не понял. Ведь именно поэтому он женится так скоро. Неужели ты не видишь?
— Нет. Я уже шестьсот весен как слепа, глуха и потеряна. Я ничего не вижу! Я хочу умере-е-е-еть!
Каким-то образом мое собственное лицо покрывали мокрые потеки. Когда я успела заплакать? Горло нещадно болело. Неужели я орала вместе с той, прошлой Даной. Могла ли я прочувствовать боль уже ушедшего мгновения собственной жизни? Такие острые чувства.
Вспышка!
— Что произошло, хозяйка Трех лучей? Ты должна радоваться. Никто не осмелился на нас напасть. С уничтожения последней долины прошло двадцать весен. Не думаю, что кто-то рискнет заявиться к нам с захватническими планами. А ты как считаешь?
Ласкан медленно подошел к прошлой мне, что внимательно рассматривала из своего укрытия, как живые снуют туда-сюда по улице.
— Я не боюсь нападения. Стоит ли чего-то бояться, не имея ничего? Возможно ли такое вообще?
Феникс выглянул в окно, напротив которого застыла жрица. Двое мальчишек весен шести и восьми дрались на палках и кругами бегали по улице. Их белоснежные макушки казались первым снегом под лучами летнего солнца, а изумрудные глаза — первой зеленью по весне. Иногда один из них срывался с места и на всех парах бежал к высокому зеленоглазому воину с белоснежно-пепельными волосами, что сидел на ступеньках противоположного здания и пристально наблюдал за ребятами. Мужчина подхватывал одного из мальчишек и, подняв его над головой, крепко целовал в щеку, после чего возвращал сорванца на землю, и дети вновь начинали свой шуточный бой. Молодая шатенка из рода бурых псов что-то готовила на кухне и постоянно выглядывала в окно, с нежностью и умилением смотря на творящееся снаружи действо.
— Ты снова мучаешь себя, — вздохнул феникс, — перестань, слышишь! Ты приняла решение, ничего уже не изменить.
— Они счастливы, Ласкан. Они действительно счастливы, — грустно улыбаясь, прошептала девушка.
— Счастливы. Но вы могли быть счастливее.
— Иногда я думаю, — проигнорировав слова друга, банши начала изливать накопленную горечь, — что, если бы я вышла за него замуж? Что, если бы я сейчас готовила обед, а Атар подбрасывал наших детей и расцеловывал в щеки? Что, если бы я плюнула на гордость и любовь? Ведь он не изменяет Лар и мне не изменял бы. Дарил бы подарки, играл с детьми, не обделял бы меня вниманием. Хвастался бы мной перед друзьями и говорил, что он самый счастливый человек на свете, потому что у него есть я. А вечером, в спальне, был бы самым нежным и страстным любовником. Что, если бы это все было у меня? Неужели, тогда было бы так важно, любит он на самом деле или только уважает? Я хочу ее жизнь, Ласкан. Я хочу, чтоб его руки обнимали только меня и плевать, что это будет только иллюзией. В ней можно прожить самую счастливую жизнь. Почему я не поняла этого раньше? Почему? — последние слова уже проговаривали только губы. Звуки стихли. Банши осела на пол.