Осуждение Сократа
Шрифт:
Взметнулись и опустились чаши, захрустел на зубах подсоленный миндаль.
Анит усердно подпаивал Поликрата, на все лады превозносил Электру: — Это голос самой Музы! Так не чаруют и прекрасноголосые сирены! — лукаво подмаргивал огорченному Мелету. Кожевник, по обыкновению, хитрил: прикладывался к чаше часто, а пил мало. Мелет знал про хитрость Анита, но не пытался намекнуть кожевнику на плутни, хотя раньше, во время пиров, проделывал это не без удовольствия; занятый своими мыслями, он мрачно потягивал из серебряной чаши — вино давало
Они опять пили и разговаривали, как-то поспешно, крикливо, словно боясь неожиданно замолчать, но глухая, как овчина, тишина уже ворошилась в дальних углах, медленно наползала, неся за собой тот миг глубочайшего безмолвия, когда кажется, что на земле свершилось что-то важное и таинственное.
Все разом замолчали. Бесшумным пламенем возгорелись светильники. И капля времени, не желая падать, вдруг пристыла к глиняному отверстию. И в этой тишине как-то особенно явственно прозвучали удары в дубовые ворота.
И снова Мелет с Анитом обменялись настороженно-ждущими взглядами…
— Тсс! — Поликрат поднял палец и пьяно улыбнулся. — Кто это бродит? Уж не тень ли Алкифрона?
Анит нахмурился и хотел было оставить ложе, чтобы выйти во дворик, но не успели его надушенные ноги коснуться пола, как в дверях показался все тот же сутуловатый привратник.
— Пришел старик. — Раб протяжно зевнул и покосился на белоснежную Электру. — С ним мальчишка. Поводырь.
— Какой еще старик? — недовольно спросил Анит. — Что ему нужно в час воров и колдуний?
— Они идут из Коринфа, давно не ели. Старик говорит: «Не дадут ли добрые люди кусок лепешки?». Га-а! — Раб опять зевнул и устало прислонился к косяку.
— Почему он постучал в мои ворота? Разве в Афинах только мой дом? — Кожевнику казалось, что дело тут неладное.
— Наверно, мальчишка увидел свет в верхних покоях, — помолчав, сказал привратник. — Только в нашем доме не спят. — Раб вздохнул и безучастно добавил: — Этот старик назвался провидцем.
— Провидец! — насмешливо воскликнул Анит. — Что-то много развелось провидцев и прорицателей!
Впусти его, дорогой Анит! — попросила Электра, шаловливо обмакивая пальчик в вино. — Это так забавно.
— Он назвал себя Великим провидцем! — пояснил раб.
Анит широко развел руками:
— Впусти их, верный Скиф! Дай им воды и хорошие скребницы — пусть они приберут свои вечные сандалии! И веди их сюда, как персидских послов. — Кожевник с улыбкой проводил привратника, призывно хлопнул в ладоши.
Полночное кружилось раздумье, свивало гнезда возле недопитых чаш.
— Хотел бы я знать, уступит ли мне
Прекрасная Электра выводила на чаше винно-красное сердечко. А слуги ставили еще один стол, несли окаменелые лепешки и кислое козье молоко.
— Эти провидцы обожают черствые лепешки, — презрительно проворчал Анит. Он пошевелил подвижными губами и вдруг воскликнул с неожиданной веселостью: — Эй, слуги! Принесите еще угрей и морскую собаку. Да не жалейте фасосской подливы! Мальчик! — Он обратился к скучающему виночерпию. — Налей-ка вина гостю. Да не нашего. Варварского, неразведенного.
«Чего он расстарался?» — подумал поэт. Мелет не очень-то верил в Великого провидца. Скорее всего старик мог оказаться обычным попрошайкой, каких всегда хватает возле святилищ и храмов, — оборванные и голодные, они готовы выдать себя не только за прорицателей и провидцев, но и за самих богов, лишь бы сердобольный человек протянул серебряный обол или кусок хлеба. Но долгое ожидание рождало и другие мысли, жутковатые, как полет во сне: «Зачем он пришел в этот полночный час? Может, сама Судьба делает знак?» — и неясно маячило в мутноватых водах памяти лицо отца, Мелета Старшего, которому гадалка из Эфеса предсказала скорую смерть от чумы.
— Что же мы спросим у Великого провидца? — сказал Анит и пытливо взглянул на поэта. Мелет пожал плечами, насупился.
Послышалось шлепанье босых ног.
— Слава Гермесу, к нам новые гости! — воскликнул Анит, всматриваясь в темное лицо старика. — Проходите и садитесь! Вот вам угри, сладкие пирожки. Пей вино, мудрый человек! — Кожевник с удовольствием перечислял яства.
Великий провидец, держась за руку мальчика, подошел к пирующим и, нащупав спинку свободного стула, медленно сел. Его широко открытые глаза смотрели тускло и бесстрастно.
— Когда же прозвучат вещие слова? — спросил Анит, с интересом разглядывая старика. — Сейчас или вслед за трапезой?
— Мы голодны, — сказал Великий провидец.
Ироническая змейка скользнула по губам Анита.
— Верно, верно. Предсказывать лучше всего на сытый желудок.
— Я мог бы прорицать и сейчас, но боюсь: вы назовете меня лжецом, и нам придется отсюда уйти голодными. — Старик успокаивающе дотронулся до плеча маленького поводыря.
— Как можно не верить Великому провидцу? — игриво воскликнул кожевник.
— Люди склонны верить ничтожным провидцам, — спокойно пояснил старик. — Великие же провидцы носят тернии лжецов.
— Тогда ешьте! — согласился хозяин. — Я из гостей не делаю невольников. — И, помолчав, добавил с усмешкой: — Да, я едва не забыл! Ячменные лепешки рядом с вином.
Слепой наклонился к мальчику, что-то негромко сказал — было видно, как у того вытянулось личико, часто-часто замигали ресницы, но тут же мальчик поправился, лишь взглянул исподлобья на рыбные лакомства.
Они принялись за лепешки.