Осуждение Сократа

Фанкин Юрий Александрович

Взметнулись и опустились чаши, захрустел на зубах подсоленный миндаль.

Анит усердно подпаивал Поликрата, на все лады превозносил Электру: — Это голос самой Музы! Так не чаруют и прекрасноголосые сирены! — лукаво подмаргивал огорченному Мелету. Кожевник, по обыкновению, хитрил: прикладывался к чаше часто, а пил мало. Мелет знал про хитрость Анита, но не пытался намекнуть кожевнику на плутни, хотя раньше, во время пиров, проделывал это не без удовольствия; занятый своими мыслями, он мрачно потягивал из серебряной чаши — вино давало

ему слабость, нежную грусть, но не обещало желанного хмеля. Поликрат, поводя руками, затянул застольную песню — Анит охотно поддержал его, и Электра, откинувшись в кресле, стала задорно подыгрывать, на фригийский манер. Мелет молчал. Восторженное вино, которое поначалу бродило в кем, готово было обернуться тихим презрением: «Что она мнит о себе, эта флейтистка?».

Они опять пили и разговаривали, как-то поспешно, крикливо, словно боясь неожиданно замолчать, но глухая, как овчина, тишина уже ворошилась в дальних углах, медленно наползала, неся за собой тот миг глубочайшего безмолвия, когда кажется, что на земле свершилось что-то важное и таинственное.

Все разом замолчали. Бесшумным пламенем возгорелись светильники. И капля времени, не желая падать, вдруг пристыла к глиняному отверстию. И в этой тишине как-то особенно явственно прозвучали удары в дубовые ворота.

И снова Мелет с Анитом обменялись настороженно-ждущими взглядами…

— Тсс! — Поликрат поднял палец и пьяно улыбнулся. — Кто это бродит? Уж не тень ли Алкифрона?

Анит нахмурился и хотел было оставить ложе, чтобы выйти во дворик, но не успели его надушенные ноги коснуться пола, как в дверях показался все тот же сутуловатый привратник.

— Пришел старик. — Раб протяжно зевнул и покосился на белоснежную Электру. — С ним мальчишка. Поводырь.

— Какой еще старик? — недовольно спросил Анит. — Что ему нужно в час воров и колдуний?

— Они идут из Коринфа, давно не ели. Старик говорит: «Не дадут ли добрые люди кусок лепешки?». Га-а! — Раб опять зевнул и устало прислонился к косяку.

— Почему он постучал в мои ворота? Разве в Афинах только мой дом? — Кожевнику казалось, что дело тут неладное.

— Наверно, мальчишка увидел свет в верхних покоях, — помолчав, сказал привратник. — Только в нашем доме не спят. — Раб вздохнул и безучастно добавил: — Этот старик назвался провидцем.

— Провидец! — насмешливо воскликнул Анит. — Что-то много развелось провидцев и прорицателей!

Впусти его, дорогой Анит! — попросила Электра, шаловливо обмакивая пальчик в вино. — Это так забавно.

— Он назвал себя Великим провидцем! — пояснил раб.

Анит широко развел руками:

— Впусти их, верный Скиф! Дай им воды и хорошие скребницы — пусть они приберут свои вечные сандалии! И веди их сюда, как персидских послов. — Кожевник с улыбкой проводил привратника, призывно хлопнул в ладоши.

Полночное кружилось раздумье, свивало гнезда возле недопитых чаш.

— Хотел бы я знать, уступит ли мне

рудники Никомах Младший? — пробормотал Поликрат.

Прекрасная Электра выводила на чаше винно-красное сердечко. А слуги ставили еще один стол, несли окаменелые лепешки и кислое козье молоко.

— Эти провидцы обожают черствые лепешки, — презрительно проворчал Анит. Он пошевелил подвижными губами и вдруг воскликнул с неожиданной веселостью: — Эй, слуги! Принесите еще угрей и морскую собаку. Да не жалейте фасосской подливы! Мальчик! — Он обратился к скучающему виночерпию. — Налей-ка вина гостю. Да не нашего. Варварского, неразведенного.

«Чего он расстарался?» — подумал поэт. Мелет не очень-то верил в Великого провидца. Скорее всего старик мог оказаться обычным попрошайкой, каких всегда хватает возле святилищ и храмов, — оборванные и голодные, они готовы выдать себя не только за прорицателей и провидцев, но и за самих богов, лишь бы сердобольный человек протянул серебряный обол или кусок хлеба. Но долгое ожидание рождало и другие мысли, жутковатые, как полет во сне: «Зачем он пришел в этот полночный час? Может, сама Судьба делает знак?» — и неясно маячило в мутноватых водах памяти лицо отца, Мелета Старшего, которому гадалка из Эфеса предсказала скорую смерть от чумы.

— Что же мы спросим у Великого провидца? — сказал Анит и пытливо взглянул на поэта. Мелет пожал плечами, насупился.

Послышалось шлепанье босых ног.

— Слава Гермесу, к нам новые гости! — воскликнул Анит, всматриваясь в темное лицо старика. — Проходите и садитесь! Вот вам угри, сладкие пирожки. Пей вино, мудрый человек! — Кожевник с удовольствием перечислял яства.

Великий провидец, держась за руку мальчика, подошел к пирующим и, нащупав спинку свободного стула, медленно сел. Его широко открытые глаза смотрели тускло и бесстрастно.

— Когда же прозвучат вещие слова? — спросил Анит, с интересом разглядывая старика. — Сейчас или вслед за трапезой?

— Мы голодны, — сказал Великий провидец.

Ироническая змейка скользнула по губам Анита.

— Верно, верно. Предсказывать лучше всего на сытый желудок.

— Я мог бы прорицать и сейчас, но боюсь: вы назовете меня лжецом, и нам придется отсюда уйти голодными. — Старик успокаивающе дотронулся до плеча маленького поводыря.

— Как можно не верить Великому провидцу? — игриво воскликнул кожевник.

— Люди склонны верить ничтожным провидцам, — спокойно пояснил старик. — Великие же провидцы носят тернии лжецов.

— Тогда ешьте! — согласился хозяин. — Я из гостей не делаю невольников. — И, помолчав, добавил с усмешкой: — Да, я едва не забыл! Ячменные лепешки рядом с вином.

Слепой наклонился к мальчику, что-то негромко сказал — было видно, как у того вытянулось личико, часто-часто замигали ресницы, но тут же мальчик поправился, лишь взглянул исподлобья на рыбные лакомства.

Они принялись за лепешки.