Осужденный умирает в пять
Шрифт:
О. — С пятницы, второго.
В. — Они вас пригласили?
О. — В этом нет необходимости. Мы всегда бывали у них запросто, без церемоний.
В. — Это относится и к обвиняемому? Он ведь вас сопровождал.
О. — Идея убить выходные в «Жнивье» принадлежала ему. Не могли же мы бросить его на лавочке в Тюильри.
В. — Будьте любезны, изложите суду, в результате каких обстоятельств вы позвонили в полицию?
О. — Я собирал грибы в глубине парка, белые. Услышал
Судья. — Суд опасается, что не улавливает всех особенностей языка свидетеля…
Председатель. — Выражайтесь, пожалуйста, более понятно и уважительно.
О. — Простите, это от волнения…
Защита. — Что вы точно понимаете под «трам-тарарамом»?
О. — Неожиданный шум необъяснимого происхождения.
Защита. — И чем он был вызван в таком случае?
О. — Тогда я не задался таким вопросом.
Защита. — Но сейчас мы вам его задаем!.. Подумайте… Каков бы ни был этот шум, он показался вам настолько тревожным, что вы тут же прервали сбор грибов, оставили свою корзинку и…
О. — Я не оставил мою корзинку. Она висела у меня на руке, и я бежал с ней до самого павильона.
(Смех в зале.)
Председатель. — Тише! Свидетель, суд вас вторично просит следить за тем, что вы говорите…
О. — Защита просила уточнений.
Защита. — Других уточнений, господин Хамбург! Я думаю… Кстати, об уточнениях… Не могли бы вы рассказать нам, как провели время в тот день после обеда?
О. — До вечера я разрабатывал в моей комнате проект одной афиши. Но с наступлением сумерек цвета меняются и ничего стоящего уже не изобразишь. Тогда-то меня и осенила идея пойти собирать грибы.
Защита. — Вернемся к громовому трам-тарараму, или, проще говоря, неожиданному шуму необъяснимого происхождения* который прервал ваше занятие. Вы находились примерно в сотне метров от павильона, если верить вашим первоначальным письменным показаниям, когда он раздался. Какие звуки составили этот шум?
О. Звон стекла. Сухой кашель револьвера.
Защита. — Сколько прозвучало выстрелов?
О. — Два, более вероятно, что три… ведь было произведено три выстрела.
Защита. — Я протестую, свидетель дает показания с чужих слов. Звон стекла нельзя спутать с выстрелами огнестрельного оружия, два не равняется трем… Сколько вы разобрали выстрелов? Два? Три?
О. — Два или три. Ветер, должно быть, дул в другую сторону.
Защита. — Надо ли вас так понимать, что вы отказываетесь отвечать?
О. — Ни в коей мере, но я отказываюсь приукрашивать.
Защита. — Никто вас и не просит рисовать афишу.
О. — Я бы предпочел рисовать. За это не сажают…
(Шум в зале.)
Председатель. — Тише! Суд в последний раз призывает
«Бог мой! Что со мною происходит?» — спрашивал себя Билли Хамбург.
Он вел себя как последний идиот, нарывался на крупные неприятности.
«Не люблю, когда меня прощупывают!» — он был в ярости.
А защита с самого начала его прощупывала: «Что вы делали в тот день после обеда?»
Если они когда-нибудь узнают, что…
Защита. — Принимая во внимание нежелание свидетеля отвечать прямо, я изменю мой вопрос… Предположим, я говорю именно предположим, что господин Хамбург услышал одновременно звон стекла и грохот выстрела, из чего можно заключить, что речь шла о двух первых выстрелах, не достигших цели, услышал ли он — да или нет — позже, когда бежал к павильону какой-либо другой шум, похожий более или менее на третий выстрел?
Дольше тянуть было невозможно.
— Нет, — твердо заявил Билли. Воцарилась полная тишина.
Защита. — Из чего вы заключаете, что три выстрела были произведены подряд?
О. — Я не знаю, куда вы клоните. Делать заключения предоставляю вам.
На самом деле Билли давно понял, какую игру ведет защитник.
Убежденный в невиновности Лазара, он хотел ни много ни мало, как втянуть в это дело кого-нибудь третьего.
Например, его, Билли, для начала…
Дото ради такого случая вырядилась в сногсшибательное платье, доставленное ей этим же утром: темно-пурпурного цвета, его оживляло жабо как у адвокатов.
Но не слишком ли прямой намек?
С первого взгляда, войдя в зал суда, она успокоилась: председатель уже не спал, и только притворялся спящим.
В. — После обеда в день убийства вы отправились в Париж в компании с метром Лежанвье, не так ли?
О. — Да. Я хотела зайти к парикмахеру и сапожнику.
В. — Мадемуазель Лежанвье вас сопровождала?
О. — Да, но она почувствовала себя неважно и на полдороге нас покинула, чтобы вернуться в «Жнивье».
В. — В котором часу вы расстались с мэтром Лежанвье?
О. — Не знаю. Он был так любезен, что оставил мне свою машину, и желание сидеть взаперти у парикмахера у меня сразу улетучилось. У меня возникло другое намерение — купить себе шляпку, знаете, такую трогательную весеннюю шляпку из тех, что делают только в пригороде… Не знаю, поймете ли вы…
Председатель. — Суд прекрасно понимает. Присутствовали ли вы при прибытии полицейских?
О. — Да. Все эти хождения взад и вперед меня заинтриговали.
В. — Не могли бы вы описать происходившее?
О. — Мне бы не хотелось. Все это было не слишком красиво…
В. — Извините мою настойчивость, но…
О. — Конечно, я вас прощаю, господин председатель. Подождите, я припомню… Диана лежала навзничь с задранной юбкой. Тони…
Защита. — Тони?
О. — Обвиняемый. Он только что поднялся, кое-как отвечал на вопросы комиссара, когда его уводили, он отбивался как бешеный, начал кричать. Он кричал…