Освобождённый
Шрифт:
– Ясно…Шо ничего не ясно, – нервно вздохнул представитель из областного центра. – Но то, шо этот Нилов где-то прячется, фактически доказывает его вину. В состоянии алкогольного опьянения убил соперника из-за девки. Вошёл во вкус. Или совсем умом тронулся после того, как кровь почуял. Не смог остановиться – стал ещё убивать. Есть такая вероятность?
– Так точно! – хором буркнули в президиуме.
– А если он не причастен к убийствам? – покосился на хор полковник. – Сторож в училище шо сказал? Шо принесли его в отключке. Мог ли семнадцатилетний пацан с хорошей школьной характеристикой, будучи пьяным, убить одним ударом крепкого трезвого парня, отслужившего в армии? А если преступник не Нилов, а кто-то другой? А Нилов просто каким-то образом узнал, шо его подозревают
– Так точно! – уже менее дружно пропел президиум.
– Вот и я о том. Поэтому нам кровь из носу нужно найти этого Нилова. Землю грызть зубами, перерыть весь город, отработать все загородные дачи, брошенные строения, производственные и учебные помещения, установить все родственные и дружеские связи. Дайте телефонограмму в Жданов, пусть проверят, куда там отец Нилова уехал. Быть готовым к выезду опергруппы на моря.
– Так уже дали, товарищ полковник! – гордо выпятив грудь, сказал Чижиков. – Но есть одна существенная проблема.
– Какая?
– Мать Нилова вчера умерла в больнице. Язва желудка. Прободная.
– И шо?
– Адресов ждановских родственников мужа не успели у неё уточнить.
– По картотекам ищите. Учить вас надо? Запрашивайте у коллег всю информацию, которая может быть полезной. Теперь по орудию убийства. Объявляем месячник добровольной сдачи оружия, холодного, прежде всего. Акцентировать на этом во всех объявлениях. Круглосуточно! Объявите какое-то вознаграждение за немецкий штык-нож. Хорошее вознаграждение, всё равно его никто платить не будет. Подключаем газету и радио, магазины, почтовые отделения, аптеки, вокзалы, квартальные комитеты, домоуправления, комсомол, садоводческие общества, делаем ориентировки. Прошу и местную власть не ждать с морей погоды, и так уже засиделись, пытаясь сохранить, так сказать, лицо, и не поднимать паники у населения. Она и без нас поднялась – весь город шумит, шо появился маньяк. Нам с вами не сносить погон и должностей, если в течение трёх суток мы не раскроем эти преступления. Все свободны, товарышы. Руководители подразделений, криминалисты и Рыжиков задержитесь.
– Чижиков, товарищ полковник, – по-школярски скромно поправил капитан.
– Какая разница! – жёстко отрезал полковник. – Шоб называться Чижиковым ещё заслужить надо, – в президиуме тихо захохотали.
– Максим, что это было? – резко остановилась Ирина Степановна и, грозно сдвинув брови, посмотрела Максиму в виноватые глаза. По вестибюлю Дворца молодёжи залаяло расплывчатое эхо стука её тонких каблуков и бархатного голоса.
– Ира, Ирина Степановна…– пытался подобрать слова Максим. – Ты… вы извините, что так всё получилось. Мне очень нужно с вами поговорить, но только не здесь. Прошу вас, пойдёмте со мной в какое-нибудь кафе или ресторан. Умоляю.
– Ну, если умоляете, подождите пару минут, я заберу свои вещи. И если вы не будете против, я вызову такси. Не хотелось бы общаться здесь, где вокруг глаза, длинные носы и даже стены с ушами. Я ведь так понимаю, что интервью со мной – это только предлог?
Максим покорно кивнул, Ирина улыбнулась, снова показав свои божественные ямочки на щеках. Через пятнадцать минут Гущин и Першина уже делали заказ в уютном тихом кафе неподалёку от Политехнического музея.
– Мне нравится в этом районе, сама не знаю, почему, – сказала Ирина. – Мне вообще нравится старый город, с ним связано много хороших воспоминаний. Вы ведь тоже где-то здесь живёте? Точнее ваши родители…
– Да, только на Греческой, – уточнил Максим.
– Вам Сергей сказал о моём отчётном концерте? Вы с ним разминулись в кабинете директора всего в каких-то пять минут.
– Нет. С Серёгой после вчерашней встречи мы больше не говорили. Всё произошло случайно…
– И цветы с шампанским тоже случайно?
– Я был у вашего дома, соседка сказала, где вы работаете. А я, если честно, даже не знаю, кем?
– Соседка? Наверное, тётя Люда. А я работаю хореографом, вы даже ни у кого не спросили?
–
Першина просверлила Максима приятным острым взглядом, снова улыбнулась, но ничего не ответила. Максима до одышки напрягло это молчание. Вот она, сидит напротив, её изящная тонкая рука теребит розовую салфетку на столе. Одно движение – и он возьмёт эту руку, как это делал в жизни не раз. Но то были другие девушки и женщины. Проще ли были? Нет. Но менее возвышенные и более открытые, как многократно перечитанные книги. Ирина другая, это чувствовалось во всём – в походке, в движениях, в голосе, дыхании и взгляде.
Принесли сухое вино и салаты. Ирина косо повела бровью, показывая Максиму, что неплохо было бы выпить. Максим, весь трепеща, принял это предложение.
– Вы любите сухое или предпочитаете что-то покрепче? – спросила Ирина, поправляя голубой кулон, украшавший глубокое декольте. Макс жадно поймал это движение и обратил внимание на высокую острую грудь Першиной, резко поднимавшуюся от участившегося дыхания.
– Я вообще не пью. Это первый раз в жизни. С вами. Или с тобой? Вы так и не ответили.
– С тобой, Макс. Закажи креплёного, моё настроение начинает подниматься. Кажется, отпустило после утреннего столбняка. Ты знаешь, с каждым годом почему-то становится всё сложнее подтверждать квалификацию и звания коллектива.
Когда через время на столе не осталось ни сухого, ни креплёного, легко захмелевшая Ирина Степановна спросила:
– Так ты что-то хотел сказать. И ради этого пришёл ко мне домой?
– Пожалуй, не сказать, а наоборот расспросить. Я ничего о …тебе… не знаю. Сергей говорил, что… ты из Полтавы?
– Вы даже это обсуждали?
– Нет-нет. Серёга сказал это случайно в разговоре о политике. А я запомнил.
– Нет, Максим, я из полтавского села. А что?
– Ничего. Продолжай…те. Может, ещё заказать вина?
– Почему бы и нет. Давно я о себе никому ничего не рассказывала. Ты хочешь что-то писать обо мне?
– Можно и так сказать.
– Стоит ли? Бестолковая биография, да и не актуальная. Историю с гадким утёнком, который стал прекрасным лебедем, уже написали до тебя. С детства мечтала танцевать. После школы поступила в институт культуры в Харькове. На первом курсе вышла замуж за сокурсника, звукорежиссёра, аж из Таганрога. На втором курсе родила Серёжу. А потом, будучи в академотпуске, осталась одна. Бывший муж, с которым я до сих пор официально не разведена, умотал куда-то в Англию. И ничего мне об этом не сказал. Я, конечно, подала заявление в милицию: пропал человек. Мне дали ответ: ваш человек пересёк границу и находится в Великобритании. Что делать? Ни работы, ни денег, ребёнок на руках. Полная неразбериха в голове и сердце. Вернулась в родное село, к матери, с которой жила старшая сестра, представь, с мужем и двумя детьми, ещё и младшая на выданье – женихи табунами ходили. А в селе тоже никаких перспектив, страна-то распалась, нищета и разруха, только идти коров доить. Разгар девяностых. Я же мечтала танцевать, кое-как, наперекор матери, доучилась заочно. Параллельно подрабатывала в сельском клубе – и полы мыла, и кусты стригла, и цементом стены мазала, и микрофоны в зале включала. Но и здесь сократили. Поплакала, повыла на Луну, сама от себя не ожидая, купила билет, и приехала в Таганрог к матери своего беглого суженого-ряженого. А мать, свекровка то есть, оказалась женщиной правильной. Приняла и меня и сына. Прописала, считай, сама оформила гражданство. Помогла по жизни. Когда умирала, написала завещание на квартиру. Мне и внуку. Ты был вчера в этой квартире. Это если вкратце о моей личной жизни. А о работе – ничего выдающегося. Репетиции, конкурсы, отчёты, грамоты – не более. Побросало по разным заведениям, прижилась, вот, у молодёжи. Это стимулирует, заставляет следить за собой. Старые и некрасивые не интересны молодым. Нужно быть лучше их, сильнее что ли, тогда тебя будут слушать, и тебе будут подражать. Наверное, для них, для детей, старалась всю жизнь и себя сохранить, – Ирина тяжело вздохнула и сделала полный глоток.