Освобождённый
Шрифт:
– Дети порой понимают больше нас.
– Так спит она…
– Будите. Вы же осознаёте, мы можем и вас заподозрить, что вы маньяк.
– Так нет же маньяка, вы сказали.
– Это я сказал. А он-то может и быть.
Николай Петрович недовольно вздохнул, нырнул в проход дома, через пару минут вывел в сени девочку, одетую в домашнюю пижаму.
– Таня, расскажи дядям, где ты нашла ножик? – попросил дочку отец.
– Там, – показала пальцем Таня.
– Вот, и нам так сказала, – развёл жилистыми
– Понимаете, мы должны точно составить картину обнаружения вещественного доказательства,– пояснил Чижиков. – Одевайте дочь, идёмте под бугор.
Идти пришлось по раскалённой после прошедшего дождя скалистой грунтовой дороге. Справа виднелся заклубленный дымом шахтный террикон, едкий запах от которого вился по всем пожелтевшим княгининским низинам и тянулся вниз вдоль Миуса. Левее от террикона виднелась невысокая скала, нависающая над зеркалом местного пруда. Скала была выкрашена в красную краску, а на ней – белый круг со свастикой в центре. Милиционеры переглянулись и замерли, остановился даже служебный пёс Бобик.
– Кто здесь у нас участковый? – возмущённо спросил лейтенант.
– Смирнов, – ответил Чижиков. – Никому не докладывай о том, что видишь, остальных тоже прошу не поднимать панику, сами разберёмся со Смирновым. Эх, что тут у него творится-а-а…
Таня остановилась перед самым крайним домом, дальше – только выжженная степь, холмы и низкорослая посадка из акаций. Дом, заросший диким виноградом, стоял без окон и дверей, и размещался совершенно непонятно на какой улице – как бы отдельно от всех остальных строений посёлка.
– Кто здесь жил? – спросил Чижиков.
– Лет двадцать никто не живёт, а то и больше, – ответил Николай Петрович, потом, почесав лоб, добавил: – На этом краю поговаривают, что ведьма жила. Умереть не могла, так люди все окна вынесли, только тогда душа и вышла. Вот ведь как за этот мир держалась.
– Вы в партии состоите? – спросил Чижиков.
– Не, я так… И в комсомоле чуток походил…
– Оно и видно. То бога вспоминаете, то ведьму какую-то. Советские люди, а рассуждения как у дореволюционных царебожников.
– Так я не настаиваю, что бог есть. Но и не знаю, есть ли он на самом деле. А про ведьму говорю только то, что старики рассказывают. Я ведь и Танюшке говорил всегда, чтобы ни ногой в эту сторону. Плохое это место. Вот, пошла и принесла домой такую штуку… Говорил же, Танюша?
Девочка застенчиво кивнула и позвала всех внутрь каменного дома с покосившейся черепичной крышей. Милиционеры придержали за плечо девочку и вошли первыми.
– Вот здесь, под доской! – громко сказала Таня, указывая пальцем на пролом в изрядно выгнившем полу, по всей видимости, прихожей комнаты.
– Точнее, Танюша, – попросил Чижиков.
– Ну, вот, здесь…
– Так, биоматериал Нилова доставайте, все
Кремовый лабрадор с длинными рыжими ушами, словно нехотя, сунул морду в принесённую криминалистом металлическую банку и, вместо того, чтобы броситься в дом, а затем двинуться по следу преступника, сел, мечтательно окинув взором окруживших его людей.
– И что бы это значило? – недовольно спросил Чижиков. – Бобик, след! Может, ему надо что-то посильней понюхать? Носки Нилова что ли? Не заболел он?
– Никак нет, – отозвался кинолог Вася. – Здоров и весел. И не прочь перекусить. А носки тут, даже самые вонючие, не помогут. Не Нилов это.
– Как не Нилов?
– Не было в этом доме Нилова, Бобик бы учуял. Я бы это понял.
– Ну, так что делаем-то? – зло замешкался Чижиков. – Ищем или как?
– Времени уже прошло много. Бесполезно. Боюсь, что зря вы нас дёрнули, – сказал кинолог.
– Ясно. Дрянь дело, – расстроено взмахнул руками Чижиков. – Слушай, кинолог, ну, а как-то дать ему хорошенько обнюхать всю территорию, всё в доме или в этой руине, может, возьмёт след?
– Вряд ли. Я сделаю, но всё зависит от Бобика, – пожал плечами Вася и завёл лабрадора в дом. Через несколько минут вышел, приложив к фуражке правую руку в виде отдания офицерской чести. – Задание выполнено…
Чижиков чувственно хлопнул себя по бёдрам и отошёл в сторону. Долго стоял задумчиво, смотря в одну точку – на нацистскую свастику, нарисованную на скале. Потом подошёл к заскучавшей под высокой выспевшей вишней Тане.
– Девочка, ты видела тех ребят, которые в этом доме собирались? – спросил вежливо, словно рублём одарил.
– Видела, – отозвалась Таня.
– А что они тут делали, видела?
– Костёр жгли во дворе, книжки в них жгли, потом что-то кричали в доме. И всё. Больше ничего не видела. Я ушла, мне страшно стало.
– А кого-то из этих парней ты знаешь или хотя бы в лицо запомнила?
– Запомнила. Он по нашей улице часто проходил в эту сторону. На ставке у нас купался. Он большой, огромный такой.
– Ставок?
– Нет, тот человек.
– Стоп! Значит, ты бы могла его узнать в лицо, этого огромного человека?
– Наверное. Но я боюсь его. Он на цыгана похож.
– А почему в дом сама пошла? Как ты этот нож нашла?
– Я подсматривала вон с той шелковицы. Залезла на дерево и всё видела, а они меня не заметили. А как ушли, я зашла.
– Это было вчера вечером?
– Ну, когда солнце начало заходить.
– И ты видела, как этот нож под пол кто-то положил?
– А этот человек и положил. Помахал у всех перед лицом, что-то им сказал и убрал под пол.