От Альп до Гималаев

Яунишкис Бронюс

– Не могу. Мне страшно даже подумать, что куда-то уве­зут. Я никогда еще из дому не уезжал...

– Я тоже...

– Не знаю, хорошо ли, плохо ли делаю, однако... Ну, будь здоров...

Больно было покидать нового друга, которого, казалось, знал давным-давно. Но перед глазами вновь возникли фрески, виденные в костеле, вспомнились рассказы о муках апосто­лов. Дрожь пробежала по телу. Я с малых лет не переносил боли.

Ромас с предосторожностями проводил меня до калитки в монастырской стене. Я глянул на него. Его глаза были пол­ны слез. Я чувствовал, что Ромас мне завидует.

Не выдержав моего взгляда, он прикрыл ладонями глаза и побежал в сто­рону костела.

Я подошел к дверям, глубоко вделанным в каменную стену, и нажал на массивную ручку. Где-то в отдалении при­глушенно прозвучал звонок. Я и не заметил, как появился монах и спросил:

– Куда это ты, братец, собрался?..

Растерявшись, я не знал, что ему и ответить. Но тут же совладал с собою:

– В базилику. Помолиться у креста спасителя.

– А разрешение ты испросил? Я молчал.

– Тот же Христос и в нашем храме, братец, — сказал мо­нах, ехидно улыбаясь. — А молиться, конечно, нужно. Молит­вы очищают, даруют сердцу благодать.

Посрамленный и расстроенный неудачей, я повернул обратно, осматривая в то же время каменную стену. Преодо­леть такую высоту было немыслимо, тем более что на верху стены блестели вмурованные в нее осколки стекла. Я понял, что из монастыря мне не выбраться.

Было очень стыдно вновь встретиться с Ромасом, но разве я виноват в том, что не смог убежать. За нами повсюду следит недремлющее, всевидящее око всевышнею. Увы, за ошибки приходится расплачиваться.

Я медленно побрел в монастырский храм, отыскал моля­щегося Ромаса и опустился рядом с ним на колени. И словно оправдываясь, прошептал ему на ухо:

— Нас зорко стерегут ангелы-хранители...

— Да будет на то святая божья воля. Не придется мне и писем тебе писать. Помолимся, чтобы сердце успокоилось.

И мы склонили головы перед изображением Христа.

3

На следующий день в нашу спальню привели еще не­скольких ребят. Теперь наша группа стала довольно многочисленной. Прошло несколько недель. Я уже почти смирился со своей судьбой и даже раскаивал­ся, что хотел сбежать из монастыря.

Перед отправкой на вокзал нас повели в костел помо­литься. Только мы спустились по лестнице вниз, как я заме­тил возле себя монаха. Он не отходил от меня и в костеле. Я недоумевал, чего он пристал ко мне. Неужто стережет, что­бы я не сбежал?..

Миссионер Скелтис, произнося прощальную проповедь, упомянул в конце ее, что кое-кто из ребят не держит данного слова. Я понял, что речь идет обо мне, и не знал, куда девать глаза. Вернувшись из костела,я не вытерпел и, подойдя к мис­сионеру, попросил прощения:

— Меня очень напугали эти распятия в базилике... Вот я и не выдержал. Простите меня.

— Ты нарушил свое слово, — сказал Скелтис. — Знай, сын мой, что отречение от данного слова есть зародыш каждого греха. Старайся побороть дурные намерения, которые поощ­ряет сатана. Не оглядывайся назад! Стремись всем своим умом и сердцем к душевной уравновешенности, и ты станешь хорошим воспитанником монастыря.

Видимо, миссионер не поверил в искренность моего раскаяния.

По пути на вокзал приставленный ко мне монах не отходил ни на шаг, следуя рядом со мною как тень.

Когда мы вошли в вагон, монах остался на перроне. Скел­тис позвал меня в свое купе. Я устроился у окна вагона и тай­ком показывал язык своему «конвоиру». Из-за него я ничего не видел, когда шел на вокзал, не смог даже проститься с ули­цами, где продавал газеты. Лучше бы пригласили родителей и братьев проститься со мной.

Паровоз дал гудок, вагоны дернулись, и мы тронулись в путь. Вскоре проехали железнодорожный мост над Нема­ном, в стороне остался поросший кустарником крепостной холм, куда мы с братьями бегали играть. И вот наконец поезд промчался через овраг, образованный речкой Ийесей, и пока­тил среди полей.

Город моей юности, как и время, прожитое в нем, посте­пенно отдалялся. Сердце бередила щемящая тоска по род­ным местам и близким.

Миссионер Скелтис, сидевший рядом со мной, сказал:

— Путь наш дальний. Чтобы было чем заняться, я захватил с собой разные игры. Но перед тем как приступить к играм, следует выбрать мне помощника. Иди созови мальчиков.

Я был удивлен, что он послал именно меня созывать друзей. Значит, доверяет. А может быть, испытывает? Я вско­чил, будто подброшенный, побежал сначала в одну, затем в другую сторону вагона и сказал, чтобы все поторопились в наше купе.

Когда мальчики собрались, Скелтис объявил:

— Моим помощником предлагаю избрать Виктораса. Ребята зааплодировали и стали кричать «ура!».

Я был поражен: такое доверие! Почему он так быстро изменил свое мнение обо мне? Я тогда еще не знал коварства взрослых: если хочешь привязать к себе, назначь старшим.

– Викторас, этот чемодан теперь в твоем распоряжении, — заявил Скелтис. — Но играть еще не торопитесь. Вот пересечем границу с Германией, выполним все пограничные формально­сти, тогда и начнете. Времени будет предостаточно.

Мы не могли оторвать глаз от окон вагона, все смотрели, как мимо проплывали холмы и овраги. Поезд промчался че­рез городок Кибартай, и мы остановились перед мостом через речку Лиепону. В вагон вошел пограничник в зеленой форме. На пуговицах его шинели и на пряжке ремня мы увидели изображение витязя на коне и с мечом в руке [3] . Нам стало ясно, что мы окончательно прощаемся с родиной и нашими близкими.

Поезд вновь тронулся. Проехав мост, мы очутились в го­родке Эйткунен и опять остановились. Теперь в вагон вошел уже другой пограничник. На пряжке его ремня были выбиты слова „Gott mil uns" [4] . „Может быть, он из крестоносцев или же потомок тех, кто нападал на Литву?" - подумал я. Погра­ничник казался мне неприятным человеком.

3

Герб буржуазной Литвы.
– Прим. пер.

4

«С нами бог» (нем.).