От Балаклавы к Инкерману
Шрифт:
Скарлет был не Лукан и тем более не Кардиган. У него хватило ума распределить свои силы, численно меньшие русских, так рационально, что это самое численное превосходство противника было сведено на нет.
Мы уже говорили подробно, что если русские действовали одной массой, то бригада англичан была разделена на три части, из которых ни одна не наносила лобового удара, а била по флангам и даже по тылу гусар.
Если бы удар пришелся по фронту, то никакого сомнения — русские просто смяли бы англичан и рассеяли их по окрестности. В нашем случае англичане сделали то, что должны были сделать: остановили противника.
Но почему англичане не предприняли никаких дальнейших решительных
Думаю, не прав ни тот, ни другой. Скорее всего, русские если и были расстроены, но далеко не разбиты, боевой порядок не потеряли, оставаясь в строю эскадронов и дивизионов. Гудман из 5-го и упомянутый уже Форрест из 4-го полка констатировали, что они быстро привели себя в порядок.
Как бы там ни было, но обстановка для российских гусар складывалась неблагоприятно. Даже если предположить, что Тяжелая кавалерийская бригада отступила с потерями, она не была уничтожена и сохранила боеспособность.
На правом фланге, относительно двух российских гусарских полков, в боевых порядках, готовая к атаке, стояла Легкая бригада. На левом — пехота. В глубине, за Легкой бригадой, в сторону Сапун-горы, подошли французская пехота и кавалерия, в сторону Кадыкоя по направлению к Балаклаве выстроился 93-й полк, за ним, на некотором расстоянии, английская артиллерия. Рыжов оказался на территории, полностью занятой неприятелем, под огнем его артиллерии и пехоты, что, скорее всего, закончилось бы окружением, а далее — либо уничтожением, либо пленом бригады. Потому сохранившие управление командиры полков и дивизионов приняли разумное решение: отказаться от дальнейшего наступления и вернуться на исходные позиции.
Если вновь вернуться к спортивной терминологии, насколько она уместна к данному событию, конечно, то схватка как таковая закончилась ничем. Англичане сделали свое дело, остановив русских, русские сделали свою работу, вдоволь «потоптавшись» на кавалерийском лагере, и самое главное — отвлекли внимание англичан от обустройства главных сил на взятых у турок редутах. Для Лукана и Скарлета оставление российской кавалерией поля боя, конечно же, выглядело как отступление, о чем не преминули в скором времени написать английские очевидцы и исследователи.
Рыжов тоже посчитал свое дело правым и написал если не о разгроме, так о тяжелом поражении англичан: «…С помощью Божией конец для нас был славный. Гусары, рубившись на месте минут семь, хотя и понесли значительную потерю … заставили, однако, стойкого врага показать нам тыл. Английская кавалерия, повернув назад, скрылась за свою пехоту. Бросившихся за ними гусар я признал необходимым остановить, сочтя этот момент самым удобным для возвращения. Тут же под самым сильным огнем с неприятельской батареи от Кадыкиоя сколько возможно было я построил их и в порядке, в глазах нашего отряда, спустился с горы на место, которое следовало занять кавалерии, построил вновь в две линии, заняв всю поперечную часть долины, указал места артиллерии и велел снять орудия с передков».{697}
Что ж, даже если мы сделаем вид, что поверили генералу, то те, кто был в этот день у Балаклавы, не слишком страдали оптимизмом. Липранди, от греха подальше, ни словом не обмолвился о результатах атаки кавалерии и вообще о ее случае. Иначе ему пришлось бы думать, на что списать потерю почти двух сотен людей и лошадей, испортив общую неплохую в целом картину боевого дня. Не думаю, что он
Правда участники этого кавалерийского противостояния считали иначе, в их воспоминаниях часто скользила обида от непризнания самого факта боя: «В реляции этого дня, не знаю почему, ничего не было сказано об этой замечательной атаке; а она, по всей справедливости, должна занять почетное место не только в истории нашего полка, но и вообще в истории русской кавалерии».{698}
Их можно понять, выйдя из ожесточенной схватки, они желали стимулирования своей храбрости.
17-й уланский (17th Regiment of (Light) Dragoons (Lancers) полк в бою 25 октября 1854 г. Рисунок Ричарда Вудвила.
У самого Рыжова по этому поводу было свое мнение, и я боюсь его даже оспаривать: «Я прослужил сорок два года, сделал десять кампаний, был во многих великих, как, например, Кульм, Лейпциг, Париж и других сражениях, но никогда не видал кавалерийской атаки, в которой обе стороны, в равном ожесточении, стойкости и, можно сказать, упорстве рубились на месте такое продолжительное время, да и в военной истории кавалерийских атак немного встретишь таких примеров… Атака эта самыми недоброжелательными для нас людьми не может быть названа иначе как самою смелою, решительною, образцового и в своё время займет местечко в истории кавалерийских дел».{699}
Оставим в покое послужной список генерала. Скорее, он тоже искал свое «местечко» в истории. Точно так же нет смысла разбирать схватку, в которой в конечно итоге все перемешалось и больше подчинялось законам драки чем боя. Гораздо интереснее понять, у кого было больше возможности выйти из этой кутерьмы победителями.
Несколько слов о «белых дамах», или Почему русские не имели шанса победить
А сейчас, уважаемый читатель, я скажу то, что пришло мне в голову, едва получилось познакомиться с воспоминаниями, как русских, так и английских участников этого кавалерийского боя. Увы, но у кавалеристов Рыжова в те несколько минут, когда противники сошлись и пустили в ход сабли, не было шансов победить своих британских оппонентов. Как бы они этого не хотели, какие бы они подвиги не совершали, с какой бы отвагой не кидались в схватку. Беда в том, что русские кавалеристы совершенно не умели фехтовать, то есть их уровень владения штатным холодным оружием был примитивен, а если уж точно, то его не было совсем. Их этому просто не учили: «…фехтованию на саблях и палашах полагалось обучать только нижних чинов гвардейской кавалерии».{700}
Британцы сразу заметили характерную для необученных солдат привычку русских к прямолинейным действиям.{701} Гусары орудовали саблями не как средством нападения и защиты, а как топорами. Удар сверху вниз следовал за ударом, в каждый из них вкладывалась вся сила, не задумываясь, что при фехтовании это может сыграть смертельную роль для самого нападающего. Ни о каких батманах, перехватах, переводах речи не шло — исключительно ставка на мускульную силу. Гусары даже не пытались нанести уколы противникам, о защите вообще речи не было.