От Гринвича до экватора
Шрифт:
О многом говорили мы с Нгуен Ван Бонгом, Нгуен Туаном, Нгуен Динь Тхи. Но прежде всего о литературе. Сколько веков вьетнамские писатели и поэты поднимали своим словом народ на подвиги! И ныне появляются все новые книги о сопротивлении интервентам.
Во Вьетнаме маски не хуже ланкийских
И все-таки главная тема — мирное строительство. Ей посвящают свои книги литераторы и Севера и Юга. Впрочем, на Юге есть особые проблемы.
— В Сайгоне, — рассказал мне председатель объединенного Союза писателей
Будто угадав мои мысли, Фыонг замечает:
— У вас после революции было примерно то же самое. Вообще ваш опыт чрезвычайно важен для Вьетнама. И в сердце каждого вьетнамца — Ленин, Октябрь, Советский Союз.
Об этом же сказал поэт То Хыу в стихотворении «С Лениным»:
Вот Ленин! Живет среди нас И зовет за собою, Ну как не гордиться нам, Ленинцам, этой судьбою! Он солнцем сияет. Он море колышет волнами, Плывем мы сквозь бурю, И Ленин, как истина, с нами.Добрые слова о нашей стране я слышал во Вьетнаме повсюду, подчас неожиданно.
Сев однажды в Хошимине в ламбретту (юркий, очень подвижный микроавтобус на трех колесах), я убедился: права, тысячу раз права польская журналистка Моника Варненска, — чтобы ездить на ламбретте среди неиссякаемого потока транспорта и снующих пешеходов, «нужно быть не просто отличным шофером, но чемпионом по эквилибристике» и к тому же иметь стальные нервы!
Поскольку последних у меня не было, я невольно хватался за спинку кресла, нажимал ногой на несуществующий тормоз.
— Старайтесь не думать о дороге.
Это сказала по-русски женщина, сидящая рядом. Мы разговорились, и я узнал ее историю.
Киен родилась на юге Вьетнама. В 14 лет стала партизанкой. В шестьдесят восьмом году ее схватили. Заковали в кандалы, бросили в одиночку. Девушка не скрывала, за что она борется. И однажды написала на стене камеры «Л» и «С» — заглавные буквы слов «Лиен Со» — «Советский Союз». Тюремщики замазывали буквы краской, стирали, но Киен снова и снова вырезала их осколком кружки, выбивала кандалами.
Месяц за месяцем продолжалась борьба. Тело Киен в коричневых пятнах — следах от ожогов сигаретами. Палачи вырезали на ее спине и правой руке «Л» и «С».
Девушку увезли в лазарет. Она лежала там в полузабытьи. Вдруг открылась дверь. Трое солдат подняли Киен и вынесли из комнаты. Она решила: сейчас казнят. Но оказалось, что это переодетые партизаны.
— А где вы изучали русский?
— Жизнь все время сталкивала меня с вашей страной, вашим языком. Командир партизанского отряда хорошо знал русский и в свободные минуты учил меня. После освобождения участвовала в восстановлении железнодорожной магистрали «Единство», там было много советских специалистов, я с ними сдружилась. Мы вместе пробивали дорогу через горы. То и дело гремели взрывы. Но уже мирные взрывы! А в прошлом году ездила в Москву…
Мавзолей Хо Ши Мина в Ханое
(Позже я опубликовал в «Литературной газете» корреспонденцию о попутчице в ламбретте. На этот материал пришло очень много писем. Одно даже было в стихах. Рабочий из Николаева Владимир Чернов посвятил
Разговаривая в трехколесном автобусе с Киен, я совершенно забыл о сумасшедшей езде. Неожиданно она сказала:
— Вот и моя остановка. До свидания.
Маленькая хрупкая женщина вышла из автобуса и помахала мне рукой, на которой вырезаны буквы «Л» и «С».
Ламбретта мчалась дальше, а я думал: немудрено, что Вьетнам и Кампучия идут вперед, ведь в них живут такие люди, как Киен!
Но повсюду находятся и те, кто мешает человеку жить, любить, уверенно смотреть в завтрашний день. Находятся в каждой части света, в том числе на Западе.
5. Под прицелом — каждый
Выстрелы из-за угла
До чего же разительный контраст! Только что я словно побывал в муравейнике. Толкучка. Люди снуют туда-сюда. Одни тащат чемоданы, другие обвешаны сумками, мешками. Вокзал в Риме один, и вместе с прилегающей площадью он, пожалуй, самое шумное место в столице.
А всего в двухстах метрах отсюда — оазис тишины и покоя. В глубокой задумчивости застыли пинии — итальянские сосны с могучими стволами и легкими прозрачными кронами. Играет тихая музыка. Девушка — у нее длинные светлые волосы и чуть раскосые глаза — кокетничает со спутником, заливаясь смехом. Крестьянин крупными тяжелыми руками поднимает кружку пива. За соседним столиком пожилая женщина читает журнал, потягивая кьянти [18] .
18
Кьянти — красное вино.
Неторопливо беседую с давним знакомым — римским издателем, поглядываю на вокзал, за стеклянной стеной которого не прекращается суматоха, и думаю: «Здесь совсем другой мир. Прелестное кафе!»
Но вдруг идиллия кончается. Кончается разом, мгновенно.
Пронзительный вой сирены. Визг тормозов. Что случилось? Из «скорой» выбегают санитары и спешат за кусты. Многие посетители кафе вскакивают, торопятся следом.
Мы не успели понять, в чем дело, а санитары уже несли на простыне женщину — лицо белое как мел, платье в крови.
— Ее три раза ударили ножом. Умерла сразу, — сообщает кто-то рядом.
«Скорая» скрывается за вокзалом.
Проходит не больше минуты, и я слышу смех. Девушка опять кокетничает со спутником.
Все встает на свои места. Снова оживленные разговоры, веселая музыка. Снова носится между столиками официант-эквилибрист, — он умудряется нести стаканы и кружки не только на подносе, но и на локтях согнутых рук и при этом обменивается шуточками с клиентами. Пожилая синьора переворачивает очередную страницу журнала. Крестьянин держит во вместительных ладонях следующую кружку пива и залпом опустошает ее.