От «Кон-Тики» до «Ра»

Хейердал Тур

Группа ученых, приняв вызов, заново рассмотрела проблему батата. Исследовав ее со всех сторон (филогенетическое родство с дикими видами, гибридизация, вариации, внутри- и межвидовая уживаемость, сравнительная морфология культурных видов, цитология, географические особенности в морфологии цветка и листа, характере стебля и корня, волосатости и окраске, географические различия в возделывании культуры, наконец, этноэкологические, исторические и лексические данные), Д. Йен, И. Нисияма и Г. Конклин на Десятом тихоокеанском конгрессе в Гонолулу в 1961 году сделали доклад об итогах на симпозиуме «Растения и миграция тихоокеанских народов». Было убедительно доказано, что родина батата — тропическая Америка, откуда его до прихода европейцев перенесли в Полинезию, а в Африку, Малайзию и западные тихоокеанские области он был впервые доставлен уже европейцами.

Трудно назвать

другое культурное растение, чье происхождение и распространение было бы так основательно проверено.

Полагаясь на доктрины антропологических наук о неспособности американских аборигенов достичь Полинезии, ботаники иногда неверно определяли растения. Примером может служить неожиданное открытие линтерного хлопчатника в Полинезии.

Хлопчатника, будь то дикого или культурного, не было ни в Австралии, ни в Микронезии, ни в Меланезии. Зато европейцы встретили линтерный, поддающийся прядению хлопчатник, начиная с побережья Мексики и Перу, и в зоне, включающей Галапагосские и Маркизские острова, о-ва Общества и Фиджи, вплоть до границ Меланезии. Впрочем, полинезийцы делали одежду из луба, трудоемкое прядение и ткачество не привлекло их даже тогда, когда это ремесло попытались ввести на Таити европейцы, обнаружившие в новом краю «великое обилие хлопчатника и индиго» (Робертсон, Эллис). Считалось несомненным, что американские земледельцы не могли доставить эти культурные растения в Полинезию, прежде чем ее открыли европейцы. А так как полинезийские виды отличались от хлопчатника Старого Света, их априорно сочли эндемиками. Одну разновидность, найденную в Центральной Полинезии, назвали gossipium taitense, другую, обнаруженную на Гавайских островах,— gossipium tomemosum. Только в 1947 году Хатчинсон, Силоу и Стефенс, заново рассмотрев все виды хлопчатника, установили, что хлопчатник Центральной Полинезии неверно полагали местным, на самом деле это лишь разновидность культурного gossipium hirsutum var. punctatum Нового Света, которая не нуждается в отдельном наименовании. Гавайский хлопчатник тоже оказался происходящим от аллоплоидной, следовательно, американской разновидности, генетически родственной двум хлопчатникам, выведенным путем гибридизации и окультуривания на заре аборигенного земледелия Америки.

Так как семена хлопчатника в воде портятся, а морские птицы их не едят, они не могли естественно распространиться из центров высокой культуры в Америке на далекие и удаленные друг от друга Гавайские и Маркизские острова, острова Общества и Фиджи. К тому же сюда не попал ни один дикий вид, а только окультуренный 26-хромосомный, которого не было до развития культуры хлопчатника в Новом Свете. Вот почему разумнее всего предположить, что семена были доставлены на острова человеком. И вообще, раз области возделывания аборигенами хлопчатника и батата на тихоокеанском побережье Америки совпадают, а мы точно знаем, что батат с помощью аборигенов попал в те же части Полинезии, где найдена американская разновидность окультуренного хлопчатника, было бы странно начисто отрицать что и qosipium мог перенести человек.

Камыш тотора тоже неверно полагали полинезийской разновидностью, так как исключали возможность прямого привоза аборигенами корневищ с орошаемых земель Южной Америки. Тотора входит в число семи представителей дикой флоры острова Пасхи, которые играли ведущую роль в туземном хозяйстве; ни один из них не мог распространиться через океан без помощи человека. Два растения из этой семерки оказались полинезийского происхождения, пять — американского. Под влиянием господствовавшего тогда в антропологической науке взгляда Скоттсберг, впервые занимаясь пасхальской флорой, подчеркивал, что большое место, которое занимает в скудной пасхальской флоре американский контингент, вызывает удивление и заставляет недоумевать, как он сюда попал, если верно, что миграция людей шла только из Полинезии. Эта ботаническая загадка особенно бросалась в глаза потому, что все американские виды были важны для хозяйства островитян. Так, камыш тотора был главным материалом для крыш, циновок, корзин и лодок. И ведь это водное растение размножается только корневыми отростками.

Через двадцать с лишним лет тот факт, что бальсовый плот покрыл путь, вдвое больший расстояния от Перу до острова Пасхи, побудил Скоттсберга вернуться к вопросу о пасхальском камыше. Повторно исследовав тотору, он заключил, что неверно определил этот камыш как var. paschalis Kuekenth, — на самом деле речь идет о виде, который возделывали на орошаемых участках засушливого приморья Перу и использовали для кровли и для строительства своеобразных

лодок, известных также на острове Пасхи.

Открывая этноботанический симпозиум на Десятом конгрессе тихоокеанистов, Ж. Барро подчеркнул надобность заново рассмотреть ботанику тихоокеанских островов и выделить элементы, которые могли быть охарактеризованы ошибочно из-за принятой ранее догмы, будто Америка пребывала в изоляции до того, как ее открыли европейцы.

Зоология пока не подключалась так бурно, как ботаника, к спору о трансокеанских связях. Это естественно, ведь в Америке и Океании мало животных, которых можно далеко перевозить на примитивных, судах. Лотси и Кипер, Латчем и, наконец, Вильгельм после генетических исследований, основанных на селекции, пришли к выводу о доколумбовом распространении в Перу и Чили кур gallus inauris (g. araucana), откладывающих голубые яйца. Вильгельм, кроме того, дважды посетил остров Пасхи, изучая местную курицу, и нашел разновидность, которая тоже откладывает голубые яйца и по другим биологическим признакам очень близка к южноамериканской gallus inauris. Увлекшись вопросом, попала ли эта курица с острова: Пасхи в Южную Америку или наоборот, Вильгельм теперь проводит генетическое исследование, которое может пролить дополнительный свет на эту проблему.

В число неспособных к трансокеанским перелетам пернатых Нового Света входят попугаи. Индейцы Южной Америки часто их приручают, а мумифицированные останки попугаев найдены в древних захоронениях перуанского приморья. Если вспомнить, как далеко от Перу до Полинезии, весьма примечательно, что, как отмечает Фердон, европейцы, впервые попав на острова Туамоту, уже застали там попугаев. Так, Байрон в заметках об атолле Такароа пишет: «Среди птиц, увиденных нами на берегу, были попугаи и попугайчики, а также восхитительные голуби, настолько ручные, что они подпускали нас совсем близко и часто заходили в хижины дикарей». Попугай вполне мог сопровождать, человека на борту южноамериканского бальсового плота, это подтверждает как рисунок такого плота у Гумбольдта, где мы видим попугая на штагах, так и тот факт, что на двух из плотов, отправившихся за последние два десятилетия в Тихий океан из Южной Америки, были полученные в качестве прощального подарка попугаи. Причем один благополучно перенес плавание из Перу до Туамоту (на плоту Эдуарда Ингриса в 1959 г.).

Собака, вероятно, в будущем тоже будет чаще фигурировать в дискуссии, ведь полинезийская Canis maori, очевидно, не происходит ни от австронезийской динго, ни от индонезийской дикой собаки. Недавно Синото открыл два полных скелета собаки в древних слоях на Маркизских островах, а исследование В. Хаага показало их близость к мелкому виду домашней собаки аборигенов Мексики и Перу, — факт, который неизбежно отразится на дальнейшей дискуссии. Маори Новой Зеландии, где собака была единственным домашним животным, утверждали, что она прибыла с тем же судном, которое доставило батат.

Антропологи часто обходят данные Дарлинга и Соупера, обративших внимание на важное свидетельство — распространение кишечных паразитов в Тихом океане и прилегающих областях. Жизненный цикл этих паразитов таков, что в арктических условиях может выжить только одно поколение. Тем не менее кривоголовка двенадцатиперстная (Ancylostoma duodenale) и Necator americanus сопутствовали американским аборигенам в их миграциях из Азии в Новый Свет и распространились вплоть до Южной Америки. Выходит, часть азиатских аборигенов пришла в Америку путем, где названные паразиты не обязательно погибали. Антропологи справедливо считают, что человек использовал арктический маршрут для переселения в Новый Свет, однако стоит учесть зоологические свидетельства того, что среди переселенцев могли быть и неарктические племена, что отдельные группы из умеренной зоны азиатского приморья могли, дрейфуя с течением Куросио, быстро проследовать через арктическую область в умеренную зону побережья Северо-Западной Америки.

Перенос указанных гельминтов через острова тропических или субтропических широт Тихого океана тоже исключается. Полинезийские мореплаватели не могли доставить кривоголовку из Азии в Америку уже потому, что не были ею заражены. Лишь Necator americanus попал на океанические острова. В Америку оба гельминта могли быть перенесены только из тех районов Восточной Азии, жители которых ими заражены, то есть из Японии и Китая. Дарлинг, а за ним и Соупер логически заключили, что протоамериканцы, зараженные кривоголовкой, очевидно, вышли с побережья Китая и Японии севернее 20° и сравнительно быстро достигли умеренной зоны Нового Света, продвигаясь к северу от Полинезии, но к югу от арктических сухопутных мостов.