От первого до последнего слова
Шрифт:
Она молчала, слезы лились из глаз, кожа вместе с волосами ехала куда-то вверх, и она была уверена, что он вот-вот снимет с нее шкуру, как с убитого зверя.
– Домой она пошла! – фыркнул Евгений Иванович и ботинком – он всегда носил остроносые щегольские ботинки, которые тоже были ее врагами, – ударил ее по ноге. Нога подогнулась и, кажется, сломалась. – Домо-ой! Ты еще из подъезда не выйдешь, ласковая моя, а твоего батьку уже в «черный воронок» загребут! А батька у тебя человечек хиленький, слабенький, ублюдок, одним словом! Хочешь, чтоб батька прямо завтра помер? А? Хочешь? Тебе ведь и похоронить
Странная штука. Некоторое время она не верила, что все это происходит именно с ней и наяву.
С ней, которая так хорошо, так счастливо жила! С ней, которую так любили! Если бы полгода назад кто-нибудь сказал ей, что она выйдет замуж за чужого человека и тот станет ее бить – всерьез бить! – она бы ни за что не поверила!
У нее была любовь, которая дается только один раз, и она знала, что это именно так. И знала, что они никогда не расстанутся и что это награда – непонятно за что! Награду у нее отобрали, и вместо нее началось наказание, страшное, отвратительное, только она опять не понимала – за что.
Пожаловаться она не могла. Над отцом, как дамоклов меч, висела тюрьма, и Евгений Иванович ей неустанно об этом напоминал. Уйти она тоже не могла. Она могла только сопротивляться, но от этого становилось еще хуже.
Евгений Иванович как будто входил во вкус от ее сопротивления, распалялся, становился бешеным!..
Тогда она перестала сопротивляться, но и это не помогло.
Она пыталась угождать, ухаживать, стиснув зубы и не поднимая глаз, но он все равно находил что-то недостойное в ее поведении и «наказывал» ее, чтобы она стала «хорошей девочкой».
Она плакала, замазывала синяки на ногах и исполняла все его прихоти, самые ужасные, самые отвратительные, такие, о которых она даже сейчас, спустя годы, не могла хладнокровно вспоминать. Просто не могла, и все тут. У нее как будто обморок начинался, когда она об этом вспоминала!..
И еще ей было стыдно. Ужасно стыдно перед тем, которого она любила и которого не стало, когда она вышла замуж за Евгения Ивановича. Она редко думала о нем – если бы часто, сошла бы с ума! – но когда думала, стыд начинал ее мучить.
Он и не знал, какой слабой она оказалась. Он понятия не имел, на что она способна, на какие унижения и подлости просто ради того, чтобы сохранить свою никчемную жизнь. Он и не догадывался, что она такая… лягушка, холодная и липкая от страха.
Он любил совсем другую женщину, и она не хотела, чтобы он узнал эту!..
Иногда Евгению Ивановичу нравилось, что она плачет, – и она начинала плакать. Иногда нравилось, что смеется, – и она смеялась. Иногда она должна была изображать рабыню, а иногда госпожу, и она изображала, изо всех сил изображала!.. Но он все равно ее бил.
Она мечтала его убить.
Она придумывала тысячи способов, как именно его убьет. Она просыпалась и улыбалась от счастья, когда во сне ей снилось, что она его убила!
Убить по-настоящему у нее так и не хватило духу.
Должно быть, она все-таки сошла бы с ума, если бы в один прекрасный день все не изменилось. Евгений Иванович осознал, что он гениальный писатель, а Светлана
Она работала в издательстве, становление которого тогда только начиналось, – Евгений Иванович не запрещал ей работать. Чермак искал авторов, а Евгений Иванович к тому времени уже отдыхал от праведных бизнесменских и чиновничьих трудов и пописывал истории. Светлана набирала их на компьютере, это была затея Евгения Ивановича, который, должно быть, представлял себя графом Львом Николаевичем Толстым, а Светлану – Софьей Андреевной.
Ей было все равно. Отказаться она не могла – он бы избил ее до полусмерти, приговаривая, что она должна быть хорошей девочкой и слушаться папочку! Она перепечатывала, и Евгений Иванович бережно складывал свои опусы в письменный стол.
Однажды он велел ей, чтобы она показала рукописи своему начальнику.
– Ему ведь все равно делать нечего, – сказал Евгений Иванович ласково, снабжая ее толстенной папкой, – сидит небось, в потолок плюет! Никакого издательства у него не получится, конечно, но пусть хоть почитает, что умные-то люди пишут!
Чермаку опусы Евгения Ивановича неожиданно понравились.
Должно быть, извращенная фантазия автора приносила некоторые плоды. Ярослав сказал, что напечатает повесть, и Евгений Иванович по этому поводу переполошился, как курица, снесшая золотое яйцо.
Почему-то он несколько раз спрашивал у Светланы, не знает ли кто в издательстве, что это рукопись ее мужа. Она отвечала, что никто не знает, да и в издательстве в тот момент работало всего человек десять. Но Евгений Иванович не унимался. Он все продолжал приставать и даже слегка побил ее, приговаривая, чтобы она не смела никому говорить о том, что она его жена!..
Тут вдруг она как будто очнулась. Сам того не ведая, Евгений Иванович вложил ей в руки оружие. Ну, не то чтобы оружие, а просто маленькую хворостинку, прутик, но даже прутиком при случае можно выхлестнуть глаз!..
Он был не только садистом и придурком. Он жаждал славы. Жаждал сладострастно и истово. Это было даже не честолюбие, а нечто болезненное, огромное, как волдырь, постоянно нарывающий и не дававший ему покоя.
Он жаждал славы и власти над людьми.
Власть над Светланой у него была, и он мечтал завладеть еще кем-нибудь, захватить, заставить прислушиваться к себе, уважать себя, бояться, в конце концов!..
Когда Чермак сказал, что напечатает рукопись, Евгений Иванович понял, какой шанс посылает ему судьба! Он станет знаменитым. К нему будут прислушиваться миллионы, его будут читать все – и обсуждать, и перетолковывать, и, может быть, проходить в школе! Его произведения станут бессмертными, а он сам будет ездить в мировые турне, раздавать автографы на бульваре Монпарнас, и его звезда займет свое место на Аллее Звезд в Голливуде! Сам Кинг будет добиваться у него интервью, а он не даст интервью очкастому прохвосту! Все ведущие телевизионные каналы страны станут сообщать о выходе его новой книги, и депутаты в Думе будут «ставить вопрос на повестку дня», ибо проблемы, поднятые в его романах, столь злободневны и столь широки, что без Думы никак не обойтись! Журналистские шлюхи будут смотреть ему в рот и мечтать принадлежать гению современности и апостолу русской прозы!