От первого лица
Шрифт:
И она вдруг залилась истерическим смехом, потом рухнула на стол и забилась в рыданиях. Никто из присутствующих на это не прореагировал. Только одна из окружавших азиатского человека женщин подошла к Морошкиной, поставила перед ней стакан воды и сказала басом:
— Люсенька! Так убиваться из-за этого монстра...
Морошкина подняла голову и вытерла платочком слезы. Потом она нашла в себе силы улыбнуться мне. А я нашел в себе силы улыбнуться ей. Мы улыбнулись. Морошкина, когда улыбалась, была ничего, симпатичная. Но улыбалась
— Я Верлухин,— сказал я.— Принес сценарий.
Морошкину будто подбросила катапульта. Она прыгнула ко мне и выхватила сценарий. Первую страницу, отпечатанную на машинке Симаковским, она проглотила, как голодающий, не пережевывая. На второй странице она споткнулась.
— Почему от руки?! — взвизгнула Морошкина.
— А от чего нужно? От ноги? — безмятежно пошутил я.
Морошкина первый раз достаточно внимательно посмотрела на меня. Она оглядела меня с головы до ног. Осмотр ее, по-видимому, удовлетворил. Внешне я производил впечатление нормального человека.
— Вы что, первый раз? — уже сочувственно спросила она.
— Угу,— сказал я, краснея.
— Пойдемте! — скомандовала Морошкина.
И мы понеслись куда-то по коридорам студии. Встречавшихся людей мы обходили, как слаломисты обходят флажки.
Мы примчались в машинописное бюро.
— Девочки! — закричала Морошкина.— Спасите! Монстр меня съест!
Она раздергала мой сценарий на листочки и сунула его пятерым машинисткам. Машинистки открыли беглый огонь. Морошкина сгребла в кучу перепечатанный в шести экземплярах сценарий, и мы побежали обратно. Без трех минут два мы ворвались к главному редактору. Морошкина бухнула ему на стол пачку листов и застыла в ожидании.
— Это что? — поморщившись, спросил главный. Он был мужчиной средних лет. С бородой. В очках. Толстый и, видимо, уверенный в себе. Одет он был с иголочки.
— Это «Прометей», Валентин Эдуардович,— ласково произнесла Морошкина.
— Даров читал? — спросил главный.
— Нет,— пролепетала Морошкина, бледнея.
— Впредь. Чтобы. Сначала. Читал. Даров,— сказал Валентин Эдуардович так мягко, что Морошкина чуть не упала в обморок. Потом главный углубился в сценарий. Он читал профессионально — сверху вниз и наискосок. Лицо его при этом ничего не выражало.
— Ну, ничего, ничего... Принципиальных возражений нет,— сказал он, прочитав.— Дарову.
Морошкина опять сгребла сценарий, и мы вышли, пятясь. За дверью Людмила Сергеевна улыбнулась.
— Невероятно! Вы что, счастливчик? Обычно первый вариант действует на него, как красная тряпка на быка.
— Значит, я тореадор,— опять пошутил я. Никак я не мог понять, что здесь не все имеют право шутить.
Морошкина сразу стала серьезной. Даже грустной.
— Желаю вам сохранить ваш оптимизм,— сказала она.
Мы нашли Дарова в студии. Шел тракт. Тракт — это по-телевизионному репетиция передачи.
— Уберите штемпель,— сказал Даров в микрофон.
В кадр влезла чья-то волосатая рука и повернула яйцо другим боком. На мой взгляд, принципиально ничего не изменилось. Но Даров остался доволен.
— Так! — сказал он.— Что же дальше? Давайте, давайте!
На экране появилась та же самая рука, но теперь уже вооруженная молотком. Я вдруг понял, что сейчас произойдет что-то страшное. И действительно, рука сделала замах и что есть силы ударила молотком по яйцу. Яйцо вдребезги разлетелось.
— Плохо! — резюмировал Даров.— Никуда не годится! Это вам не гвозди забивать. Зритель в этом месте должен вздрогнуть. Давайте еще раз!
— Андрей Андреевич, осталось одно яйцо,— донесся из динамика жалобный голос.
— Нет, я не могу так работать! — вскипел Даров.— Сколько вы приобрели яиц?
— Десяток,— сказал тот же унылый голос.
— Вы, голубчик, домой покупайте десяток. Для яичницы,— саркастически сказал Даров.— А у нас все-таки производство. Кончайте с последним! Больше экспрессии!
Рука восстановила статус кво, а потом с такой злостью долбанула по яйцу, что даже скорлупы не осталось.
— Ну вот,— добродушно сказал Даров.— Вас, оказывается, нужно разозлить.
Потом старик повернулся к нам, поздоровался и принялся читать мой сценарий. Вскоре ему стало тесно, потому что Дарову нужно было двигаться. Мы перебежали рысцой в коридор, где Даров стал прыгать со сценарием в руках. У него было удивительно много энергии. Он вспотел, как бегун на длинную дистанцию.
— Молодец Грудзь! — воскликнул Даров.— Никак от него не ожидал. А где он сам, кстати?
— В Иркутске,— сказал я.
— Позвольте,— сказал Даров.— Что за фокусы?
— А кто это писал? — спросила Морошкина.
— Я писал,— сознался я.
— В общем, сыровато...— после паузы сказал Даров.— Но кое-что есть. Вы когда-нибудь писали раньше?
Я сказал, что пишу с шести лет. В школе очень много писал. Сочинения, контрольные работы, планы работы пионерского звена, а потом комсомольского бюро. Затем писал в институте. Даров сказал, что эго не те жанры.
Мой сценарий приняли в работу. Относительно договора никто не заикнулся. Морошкина предложила мне начинать второй сценарий и подготовить выступающего к сентябрю. То есть подготовить шефа.
Мы еще немного поговорили о сценарии. Про деньги ни гугу. Потом Даров с Морошкиной принялись горячо что-то обсуждать. Я ничего не понимал в разговоре. Он касался монстра Валентина Эдуардовича Севро, главного редактора. Судя по их высказываниям, он был лихой рубака. Он только и делал, что рубил сценарии и передачи.