От первого лица
Шрифт:
Карл сделал паузу, обвел нас взглядом и отхлебнул коньяк.
— Пятая колонна,— сказал Папазян.— Шпионы в животном мире.
— Я тебе удивляюсь, Аветик,— сказал Карл.
— Обман получается,— твердил Папазян.
— Поразительная узость мышления! — вскричал Карл.— Тебе не нравится торжество разума? Зачем ты цепляешься за идеалистические штучки? Разум настолько могуч, что может познать себя до конца и воспроизвести искусственно.
— Дорогой, ты понимаешь себя до конца?
— Что касается логики мышления — да! — заявил Карл.— Эмоции и желания мне не всегда понятны, но я стараюсь управлять ими. Или
Папазян с сомнением почмокал губами.
— Вам-то, надеюсь, это понятно, Тихон Леонидович? — спросил Карл.
— Да! — с готовностью вслух ответил мой разум. «Не совсем»,— уклончиво отвечали про себя чувства.
— Ну и прекрасно. А он,— Карл кивнул на Аветика Вартановича,— убедится в нашей правоте после испытаний Нефертити.
— Но почему все же именно слон? — спросил я.
— Достаточный объем для размещения аппаратуры. С миниатюризацией у нас пока еще неважно. Попробуйте-ка сделать искусственного комара,— сказал Карл.— Это первое... Высокий интеллект естественных слонов, избранных для контакта. Это второе. И, наконец, третье — имеется удобный объект для общения по кличке Хеопс в хозяйстве Аветика Вартановича.
— Ох, Карлуша... — покачал головой Папазян.
— За что я тебя люблю? — засмеялся Карл, садясь на тахту рядом с Папазяном и обнимая его за плечи.— Что-то в тебе есть, Аветик, ей-богу! Давай выпьем!
Я шел домой. Армянский коньяк переливался во мне всеми цветами радуги. Я испытывал эйфорию. Идея Карла о контакте с животным миром показалась мне чрезвычайно заманчивой и даже благородной. Это стояло в одном ряду с проблемой контакта между цивилизациями. Электронные звери, не отличимые от настоящих, распространятся по земле, рыбы поплывут в океанах. Они не только сообщат нам о своих живых братьях, но и расскажут им о людях на своем языке. Мы объединимся и поймем друг друга до конца.
Перед самым домом дорогу мне перебежала черная кошка.
— У, зараза! — крикнул я, пытаясь догнать и пнуть ее ногой.
Нет, нелегко нам будет наладить контакты!
Когда мы прощались, Папазян шепнул мне, чтобы я зашел к нему завтра в зоопарк. На следующее утро я отправился. Папазян ждал меня в своем маленьком кабинете. Без долгих разговоров мы пошли к Хеопсу.
Был жаркий летний день. В зоопарке бегали дети с мороженым. Возле вольера Хеопса была плотная толпа. Хеопс неподвижно стоял поодаль, глядя поверх людей. Его приманивали булками и конфетами, звали к ограждению, но он оставался безучастен. Хобот Хеопса раскачивался, будто тяжелая цепь.
— Думает,— сказал Папазян, посмотрев на слона с грустной любовью.
— О чем? — спросил я.
— О чем, Тиша, все думают? О счастье... Вот сделаете вашу слониху, она вам и расскажет, о чем слоны думают.
Дети бросали Хеопсу конфеты. Слон нехотя подобрал одну, отправил в рот и побрел к ограждению, как на службу. Толпа заволновалась, в слона полетели булки.
— Одинокий он... Старый стал, совсем одинокий,— сказал Папазян, и глаза его подернулись влагой.— Скучно ему, Тиша, понимаешь? Я потому согласился, что жалко его.
— На что согласились? — не понял я.
— На контакт согласился,— важно сказал Папазян.— На контакт. Слониху вашу поместят к нему для общения. Я тебя прошу по-дружески — следите за ней. Боюсь, обидится Хеопс, не переживет. Подсунем куклу вместо человека...
Аветик Вартанович волновался и сопел, глядя, как Хеопс вяло расправляется с булками.
— Думаешь, ему булки хочется? Он тактичный слон, Тиша. Людей не хочет обижать. Люди пришли в воскресенье, хотят слона кормить, радоваться хотят. Он работает...
Мы прошли вдоль клеток и вольеров. Папазян отдувался, бормотал что-то, иногда делал в блокноте какие-то пометки. Звери провожали его глазами.
— С другом и в клетке хорошо,— сказал Папазян.— Можно жить... Жить можно.
Он остановился у клетки, где жили лев с львицей.
— Ахиллес Бенедиктович, дорогой, какие жалобы? — обратился он ко льву.— Мясо свежее?
Лев зевнул и сделал движение, будто пожал плечами.
— Из Ростова пишут, у сына львенок родился. Дедушкой стали, поздравляю,— серьезно сказал Аветик.
Лев посмотрел на львицу с затаенной любовью. Она подошла к нему и легла рядом.
— Он понимает? — спросил я.
— Ш-ш! — приложил палец к губам Папазян, поспешно отводя меня от клетки.— Обидится смертельно! Подумает, что Аветик профанов к нему водит,— зашептал он.— Прости, пожалуйста! Он все понимает. И все они — все понимают,— раздельно произнес Папазян.
6. МОНТАЖ НЕФЕРТИТИ
Прошло еще два месяца, наступила осень. Мы взяли обязательство — к концу третьего квартала закончить монтаж Нефертити. Я бегал по КБ-квадрат, вернее — летал на лифте с полным реестром всех органов и частей тела слонихи. Это называлось спецификацией изделия.
Я ставил галочки рядом с наименованием готовой продукции. Ее свозили в сборочный цех на первом этаже и раскладывали по порядку.
Глаза слонихи я сам лично доставил на место в кармане. Они были упакованы в полиэтиленовые мешочки. Это были красивые голубые глаза. Когда я положил их рядышком на полку, они равнодушно поcмотрели на меня сквозь прозрачную пленку.
«Ты у меня еще поглазеешь!»—с неожиданной злобой подумал я. Вообще, глядя на груды упакованных частей Нефертити, я все более проникался нелюбовью к нашему предприятию. Карл же Непредсказуемый откровенно радовался. Он регулярно заходил на склад готовой продукции и рассматривал органы, повизгивая от удовольствия. Надо сказать, ребята постарались. Желудок, печень, пищеварительный тракт радовали изяществом и экономичностью форм. Наши химики нахимичили в желудке отличный генератор электроэнергии. Желудок мог переваривать любую органику — даже яды. Он из всего вырабатывал постоянный ток напряжением тридцать шесть вольт. Нефертити была низковольтной слонихой — из соображений техники безопасности.
Шедевром технической эстетики был скелет, изготовленный в отделе главного механика. Его выточили из легких титановых сплавов. Я сваливал готовые ребра, берцовые кости и позвонки в блестящую груду. Они приятно звенели.
Наконец все галочки были поставлены. В сборочном цехе лежала слониха в разобранном виде. В соседнем помещении возвышался огромный гипсовый слон, изваянный Кембриджем. Его использовали как модель для изготовления пластиковой шкуры. Кембридж постарался на славу. Слониха получилась без всяких формалистических вывертов, слегка кокетливая, с модным удлиненным хвостом.