От первого лица
Шрифт:
На нашем паруснике остались только мы с Петровым. Петров вполголоса матерился.
— ...и кончен бал! — была последняя его фраза.
Я очнулся. Петров докуривал сигарету. Члены комиссии еще спали в самых разнообразных позах, придерживая руками воображаемые ценности. Регина, откинувшись на спинку стула, прижимала к глазу кулак с несуществующей подзорной трубой. Петров медленно поднялся на сцену.
— Па-апрашу проснуться! — громовым голосом сказал он.
Члены комиссии нехотя зашевелились. Регина открыла глаза и посмотрела вниз,
— Не хочу, не надо...— прошептала она и снова прикрыла глаза. Потом вздрогнула, выпрямилась и взглянула на нас уже осмысленным взглядом.
Мы раскланялись под финальные аккорды французской музыки.
Вслед за нами выступали силовые акробаты. Я подсматривал из-за кулис за членами комиссии. То один, то другой, прикрыв лицо ладонями, пытался погрузиться в сон. Регина сидела с остекленевшими глазами.
Наш номер обсуждался последним, когда уже были тарифицированы силовые акробаты и жонглер, а иллюзиониста и ученую собачку отвергли.
Слово взял престарелый режиссер. Он признал, что впервые видит нечто подобное на эстраде. Затем он детальнейшим образом разобрал сон с точки зрения режиссуры. По его словам, сон был излишне натуралистичен, хотя сцены абордажа неплохи.
Потом долго и хорошо говорили остальные. Чувствовалось, что словоговорение было их основной специальностью.
Интересно, что признаваемая всеми новизна жанра не приводила никого в восторг, а, скорее, ставилась мне в вину. Она была как бы отягчающим обстоятельством. Обсуждали буквально каждую мелочь: костюмы, систему вооружения и оснастки барка, погоду в Индийском океане. Всем не понравилось, что Филофенову достался японский телевизор. Эту деталь сочли малоправдоподобной.
— Предложенная концовка может быть истолкована превратно,— вдруг сказала Регина.— Да, наши зрители победили пиратов, но во имя чего? Чтобы самим овладеть награбленными сокровищами?
Она предложила иную концовку. Будто бы в трюме пиратского корабля томятся негритянские невольники, которых пираты везут на продажу. В результате боя невольников освобождают.
Я взглянул на Петрова. На кой черт он предложил купать их в бриллиантах? Петров сделал знак: соглашайтесь! Я согласился.
Короче говоря, нас тарифицировали. Вернее, тарифицировали меня и Глуховецкого, по всей видимости, принимая за него Петрова. Фамилия Глуховецкого была в списках комиссии.
Петров воспринял это как должное.
— Знаете, что я бы вам еще посоветовал? — сказал Филофенов, когда обсуждение закончилось.— Середина номера прекрасна, иллюзия убедительнейшая... Но оформление убого. Нужно расширить вступление и концовку. Непременно взять ассистентку...
— Может быть, предложить им Корианночку? — спросила Регина.— Она только что ушла из «Летающих блюдец».
— Ассистентка есть,— сказал Петров.
Я недоуменно взглянул на него.
— Ваша жена,— пояснил Петров.— Не скромничайте.
— Жена? — переспросил я, естественно, имея в виду свою жену, с которой мы расстались, и удивляясь нелепости предложения
— Ну да. Яна.
— Ах, Яна...
— У вас несколько жен? — улыбнулся Петров.— Яна молода, красива и обаятельна. Кроме того, вам удобнее будет гастролировать.
Когда я дома рассказал об этой идее Яне, она пришла в восторг. Но прежде чем я увидел Яну, произошел один загадочный случай.
Я распрощался с Петровым и поехал домой на трамвае. У подъезда моего дома стояло пустое такси с потушенным огоньком. Я вошел в подъезд и увидел Регину Чинскую. Она нервно курила. Увидев меня, она бросила сигарету и возбужденно заговорила:
— У вас прекрасный номер, прекрасный... Вы далеко пойдете. Но я хочу вас предупредить: бойтесь Петрова!
— Вы его знаете? А Глуховецкий...
— Петров мой муж,— сказала Регина.— Бывший. А Глуховецкий — бездарный гипнотизер. Петров не выступал уже семь лет. Он гений гипноза... Зачем-то увлекся философией...
Она усмехнулась и вытянула из сумочки еще одну сигарету.
— Он не захотел выступать? — спросил я.
— Я не захотела... Учтите, от меня многое зависит.
Она сделала ко мне шаг и зашептала, глядя в глаза:
— Я сделаю для вас все! У вас будет прекрасная афиша, лучшие площадки, гастроли. Я сделаю это завтра же...
Я отступил, испугавшись. Я подумал, что Регина сошла с ума. Она была старше меня лет на пятнадцать. Не говоря о других обстоятельствах.
Регина вдруг хрипло рассмеялась:
— Не бойтесь... Дурачок, он боится! Да вас просто сожрут. Мне от вас ничего не надо. Вы только будете мне сниться. Лично мне. Не очень часто — раз в неделю. Вы согласны?
— Зачем?
— Мне так надо. Любые сны, лишь бы поострее: гонки, преследования, преступления... Секс не обязателен. Я вас очень прошу, очень...— Она всхлипнула, вырвала из сумки платочек и приложила к носу.— Об этом никто не будет знать.
— Хорошо,— сказал я.— Хорошо...
— Благодарю,— сухо сказала она.— Об остальном — позже!
Она вышла из подъезда, хлопнула дверцей такси и умчалась?
Я приснился ей в ту же ночь, придумав невероятный сюжет с угоном самолета, перестрелкой в Римском аэропорту и поимкой банды экстремистов. Регина была главарем банды. Ей одной удалось скрыться.
Машина завертелась. Типография печатала афиши, в театральных кассах продавали билеты на первый концерт, мы спешно оттачивали номер. Регина провела участие Петрова и Яны, минуя тарификационную комиссию. Яна шила платье с блестками.
Репетировали у Петрова. Собственно, я не репетировал, поскольку моя часть номера осталась без изменений. Я сидел на тахте, листая философские книги, и изредка взглядывал на Петрова и Яну. Они отрабатывали небольшой сеанс гипноза перед моим сновидением. Петров усыплял Яну и укладывал ее на два бочонка с опорой на затылок и пятки. Яна лежала прямая, как карандаш. Петров ставил ей на живот хрустальную вазу, наливал туда воду и опускал букет тюльпанов. Затем он усыплял тюльпаны. Повинуясь его взгляду, цветы закрывали бутоны и никли головками.