От предъязыка - к языку. Введение в эволюционную лингвистику.
Шрифт:
Такой пиджин, по мнению Д. Бикертона, ещё не имел подлинного синтаксиса, поскольку слова в предложениях его носителей соединялись друг с другом, как бусинки на нитке: без выражения иерархических отношений между ними. Подлинный синтаксис начался с выработки специальных показателей, служащих для оформления этих отношений. С этого момента, «для предложений и более мелких элементов универсальным стал иерархический способ» (там же, с. 255).
Автор приведённых слов предположил, что это произошло только у сапиенсов, которые появились приблизительно 200 тысяч лет назад. Люди же, с его точки зрения, появились приблизительно два миллиона лет тому назад. Выходит, что эпоха первобытного пиджина
Итак, Дерек Бикертон создал свою модель глоттогенеза. Её можно назвать моделью языковой ниши. Вот как она выглядит в самых общих чертах: «С высоты теории формирования ниш язык можно рассматривать только как логичное — может быть, даже неизбежное — следствие некоторых довольно специфических выборов наших предков и некоторых очень конкретных их действий. Чтобы быть более точным, они должны были начать делать нечто, что не пытались делать никакие другие виды с более или менее сравнимыми возможностями мозга, нечто, что не могло быть сделано без некоего преодоления ограничений, имеющихся в подавляющем большинстве систем коммуникаций других животных. И, конечно же, как только этот прорыв был совершён, как только система нового типа была образована, они переместились в новую нишу — в языковую нишу. Не имеет значения, насколько грубой и примитивной была первая такая система, она также подверглась всё тому же взаимовлиянию поведения на гены, генов на поведение, и снова поведения на гены, которое возникает во всех процессах формирования ниш. Язык изменялся, рос и развивался, пока не превратился в бесконечно сложный, бесконечно тонкий инструмент, который мы все сегодня знаем и используем (практически бесплатно!) в нашей повседневной жизни» (там же, с. 10–11).
В начале своей книги Д. Бикертон без ложной скромности заявил: «Что я могу гарантировать — так это то, что на основании уже известного нам о человеке, эволюции, эволюции человека, биологии и языке то, что вы прочитаете в следующих главах, представляет собой лучшую и наиболее подкреплённую фактами теорию, возможную на сегодняшний день. То, что нам известно, может измениться, и она больше не будет лучшей, но наше знание должно поменяться очень сильно, чтобы это произошло. Я уверен, что независимо от новых открытий, верной останется идея о том, что мы должны искать источник нашего языка не в тех вещах, которые делают современные обезьяны, а в том, что делали наши предки, но не умели обезьяньи» (там же, с. 13).
Так что же сумели сделать наши предки, чтобы прийти к созданию языка по Д. Бикертону? В первую очередь они сумели, в отличие от других животных, освоить нишу, которая им позволила откреплять от ситуаций «здесь и сейчас» сначала жестово-мимические и вокальные призывные сигналы, а затем и другие виды сигналов. Эта ниша дала им огромные преимущества перед другими животными. Благодаря ей, они сумели совершить скачок к языку. Но тем самым они совершили и скачок к человеку, поскольку язык — неотъемлемый атрибут человека. Своей эволюцией человек и язык обязаны друг другу: человек развивал язык, а язык развивал человека.
Понятие человечности, таким образом, Д. Бикертон чуть ли не сводит к одному языку, тем самым оставляя в тени другие факторы очеловечения — другие продукты культуры. Он не мог не видеть и их очеловечивающие функции, однако их он оставил в тени языка. Такую позицию в интерпретации культурной эволюции можно обозначить как языкоцентризм.
Языкоцентризм в пределе ограничивает начало культурогенеза (антропогенеза) одним глоттогенезом. В категорической форме его сформулировал В. Гумбольдт. Он писал: «Есть такая древность, в которой мы не видим на месте культуры
Д. Бикертон сформулировал своё языкоцентристское кредо в дипломатической форме: «Язык — это именно то, что делает нас людьми. Возможно, это вообще единственное, что делает нас людьми» (Бикертон Д. Язык Адама. Как люди создали язык, как язык создал людей. М.: Языки славянских культур, 2012, с. 2). Культурологический подход к проблеме глоттогенеза, применённый в книге автора этих слов, следует охарактеризовать в конечном счёте как узкокультурологический или языкоцентристский.
3.3.2. Светлана Анатольевна Бурлак
Как и книга 3.А. Зориной и А.А. Смирновой «О чём рассказали „говорящие обезьяны“. Способны ли высшие животные оперировать символами?» монография старшего научного сотрудника Института востоковедения РАН, доктора филологических наук с 2013 г. Светланы Анатольевны Бурлак (род. в 1969 г.) «Происхождение языка. Факты, исследования, гипотезы» относится к числу тех редких трудов, которые следует расценивать как обобщающие. В ней обобщены знания, которые эволюционная лингвистика накопила ко времени её издания в 2012 г. Однако собственной концепции глоттогенеза в ней отведены только её заключительные страницы.
О культурологической доминанте собственных взглядов С.А. Бурлак на проблему глоттогенеза свидетельствует тот факт, что глоттогенез она не пускает в самостоятельное странствие по волнам пред- и человеческой истории, а вписывает его в культурогенез.
Предчеловеческая история началась с австралопитеков. Почему их можно рассматривать как предлюдей? Потому что у них уже была предкультура: поздние австралопитеки уже умели изготовлять орудия труда, хотя их умения в изготовлении орудий труда ещё и не тянут на человеческий статус. Этот статус появился лишь у ранних Homo — хабилисов.
Вслед за М. Томаселло С.А. Бурлак считает, что в начале своей эволюции хабилисы пользовались по преимуществу жестовой коммуникацией. Она пишет: «У ранних Homo, регулярно изготавливавших орудия, носивших их с собой и применявших в разнообразных ситуациях, не могли не начаться трудности с общением при помощи жестов» (Бурлак С.А. Происхождение языка. Факты, исследования, гипотезы. М.: Астрель, 2012, с. 380).
Как предполагает С.А. Бурлак, хабилисы уже вступили на путь преодоления трудностей, связанных с недостатками жестовой коммуникации, но ещё дальше на этом пути продвинулись их потомки — архантропы (эректусы), среди которых С.А. Бурлак выделила гейдельбергского человека (Homo heidelbergensis) — европейского потомка африканских эректусов.
У С.А. Бурлак читаем: «Выигрыш должны были получить те группы, которые научились извлекать максимум пользы из звуковой составляющей коммуникации — тогда их потомки, архантропы, уже должны были быть в какой-то степени способны к волевому управлению звуком. Можно предполагать, что общение на близком расстоянии, с членами собственной группы, играло у архантропов всё более важную роль — и именно поэтому слух вида-потомка, Homo heidelbergensis, оказался настроен на преимущественное распознавание не далеко слышных низких частот (как у шимпанзе), а более полезных для близкого общения высоких частот» (там же).