От рабства к свободе
Шрифт:
Мой милый руку
просунул в щелку —
От него моя утроба взыграла.
Встала милому отворить я, а с рук моих капала мирра, с пальцев — текучая мирра…
(5. 2–5)
Это любовь. Страсть — в хорошем смысле слова. Не платоническая отнюдь, не какая-то сентиментально-романтическая, а живая подлинная любовь двух существ, которые сохраняют удивительную чистоту при настоящей чувственной привязанности друг к другу!
Положи меня печатью на сердце,
Печатью на руку!
Ибо любовь, как смерть, сильна,
Ревность, как ад, тяжка;
Жаром жжет —
Божье пламя она —
И
Кто ценою своего достояния станет любовь покупать, тому заплатят презреньем.
(8. 6–7)
Значит, настоящую любовь нельзя купить. И звучат эти бессмертные слова: «Любовь, как смерть, сильна!»
Когда вам будут говорить, что Священное Писание бесплотно, что оно отрицает мир, любовь, красоту жизни, — то вспомните об этой книге. Литературно она построена как перекличка хоров и солистов. В ней есть голос жениха, голос невесты, голос хора. Это девушки из гарема Соломона, девушки из окружения этой невесты. Она вовсе не Суламифь, а шуламйт — просто жительница местности, она шуламитянка. И она отнюдь не дитя гарема.
Я черна, но собой прекрасна, девушки Иерусалима!
Как шатры Кедара,
как завесы Соломона, —
Не смотрите, что я смугловата, что меня подглядело солнце, —
Мои братья на меня прогневались, — виноградники стеречь мне велели, — Свой же виноградник не устерегла я.
И в это время раздается голос жениха:
Как прекрасна ты, милая,
Как ты прекрасна,
Твои очи — голубицы!
Невеста отвечает:
Как прекрасен ты, милый, и приятен,
И наше зелено ложе.
Жених:
Крыша дома нашего — кедры,
Его стены — кипарисы.
Невеста:
Я — нарцисс равнины,
Я — лилия долин!
Жених:
Как лилия между колючек — моя милая между подруг!
(1. 15-2.2)
Только внимательное чтение помогает различать, где голос жениха и где голос невесты.
Любовь является величайшим даром Неба для человека, поэтому она должна была найти отражение в Библии. Ей должны были быть посвящены не только отдельные эпизоды, но особая книга. Я еще раз подчеркну, что огромная нравственная чистота этой книги соединяется в ней с глубоким и страстным, в хорошем смысле этого слова, чувством.
И более того, потом, столкнувшись со средневековой литературой, вы, вероятно, найдете одну немножко странную на первый взгляд вещь: для средневекового комментатора эта книга о любви двух молодых существ является и книгой мистической, книгой о любви Бога к человеку. Какая же тут связь?
Дело в том, что Священное Писание так возносит человеческую любовь, что делает ее символом единства — высшего единства между Богом и человеком. Поэтому религиозный союз у пророков часто выступает под видом брачного союза. Вы помните, когда я вам рассказывал про пророка Осию, у которого была неверная жена и он страдал от ее неверности. Эту драму пророк связал с драмой народа, с драмой ветхозаветной Церкви, отпадающей от Бога, и со страданием Бога, которому изменяет человек!
Такова высота любви, которую Библия связывает здесь с этой тайной. Вот почему впоследствии апостол Павел скажет о том, что «будут двое одна плоть. Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и Церкви»*.
Вот почему сразу,
Я начал с того, что говорил об обыкновенном человеческом опыте. Да, авторы этих книг исходят из обычных вещей: любовь и вражда; повседневный труд, богатство и бедность; проблемы жизни, проблемы старости и одиночества. То есть то, что мы с вами все так или иначе переживаем. Это исходная точка для авторов сборника мегилбт (мгила означает «свиток») — так называется эта часть Библии.
И если Песнь Песней говорит о красоте мироздания, весенней природе и любви, то Книга Иова и Книга Экклезиаста говорят о трагичности человеческой жизни, о тени, которую отбрасывает мироздание, о том мрачном, что в нем есть. Иными словами, как Библия не закрывает глаза на прекрасное, на любовь, так не закрывает она глаза на то страшное, что есть в мире: страдание, несправедливость, смерть. Но к этим двум книгам, особенно известным благодаря новым переводам, мы обратимся в следующий раз.
18 апреля 1990 года
Книга Иова и Книга Экклезиаста
После сегодняшней встречи у нас останутся три лекции по Ветхому Завету. Конечно, я еще раз повторяю, что мне пришлось быть очень сжатым; на самом деле эта тема требует гораздо большего времени. Но и обзорный метод обладает своими преимуществами, потому что он дает представление о целом. Легче потом обращаться к деталям, когда имеешь общую картину. Когда вы отходите подальше от полотна, вы видите все в целом. Потом вы можете рассматривать отдельные детали и какие-то аспекты.
Но поскольку у нас осталось мало встреч, то я должен сказать, что если мы будем живы, то в будущем учебном году я хотел бы так же обзорно остановиться на Новом Завете. Может быть, постараться немножко более подробно рассказать, но немножко. Следующей у нас будет Псалтирь, которой мы закончим тему Учительных книг.
Сегодня я хотел бы остановиться на двух очень важных книгах третьего раздела Ветхого Завета — Учительных, Дидактических книгах, или так называемых Писаниях, — на текстах, о которых вы достаточно много слышали: это Книга Иова и Книга Экклезиаста.
Множество поэтов, художников, музыкантов пытались отобразить эти книги, и как музейщики вы должны знать, что и в русском искусстве к ним неоднократно обращались мастера живописи. Вспомните, кто из русских живописцев XIX века обращался к Книге Иова и Экклезиасту? Да, Репин! Репин Илья Ефимович. Он написал картину «Иов и его друзья». А в поэзии Книгу Иова перелагал Дмитрий Сергеевич Мережковский — писатель, поэт и критик, который до сего дня был зашифрованной, совершенно неизвестной фигурой, а сейчас его стали быстро и успешно издавать. Собственно говоря, он создал стихотворное переложение Иова.