От рабства к свободе

Мень Александр

Но Книга Иова и трагичная. Недаром Карл Густав Юнг в своей книге «Ответ Иову» говорил, что в Библии нет и не было настоящего ответа на страдания мира, а ответом послужило явление Христа. Ибо в лице Христа тот Бог, который потрясал перед лицом Иова созданным Им космосом, вошел в человеческую судьбу и разделил с нами человеческую участь и страдания; Он вместе с нами принял и смерть.

Другая книга этого же плана и этого же стиля, написанная примерно в туже эпоху, называлась ко-хёлет, что значит «говорящий в собрании» (кахаль по-еврейски значит «собрание»), или Экклезиаст (Экклесиаст).

Экклесия

в античном полисе — народное собрание. Автор книги выступает под псевдонимом царя Соломона, уже ставшего легендарной фигурой. Это поэзия, так же, как и Книга Иова. Но поэзия мрачная. Мне всегда казалось, что это заговорил тот же Иов, но Иов с другой судьбой. Если тот Иов потерял детей, потерял имущество, потерял положение в обществе, — этот ничего не терял, а только приобретал. И для нашего времени эта тема имеет колоссальное значение.

Именно поэтому составители Священного канона и взяли Книгу Экклезиаста в корпус Библии. Она во многом противоречит основным мировоззренческим установкам Священного Писания. Мы найдем там цикличное представление о мироздании: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки», и кружится ветер, и все — ничего не меняется!

Хавёл хавелйм] — по-еврейски значит «величайшая тщета», «погоня за ветром» или vanitas vanitatis — величайшая «суета сует». По-русски слово «суета» сегодня означает мельтешение, а на старорусском языке, на церковнославянском это значит «пустота», «тщета». А «суета сует» — означает высшая степень бессмысленности.

Герой этой книги изображен царем, который имеет все, что только может иметь человек. И он думает: в чем же для человека смысл и польза? Он начинает все исследовать — всевозможные наслаждения и познания, но все оказывается суетой. И рефрен его мрачен:

…кружит, кружит на бегу своем ветер И на круги свои возвращается ветер;

Бегут все реки в море, —

а море не переполнится;

К месту, куда реки бегут,—

Туда они продолжают бежать;

Все — одна маята, и никто рассказать не умеет, —

Глядят — не пресытятся очи, слушают, не переполнятся уши.

Что было, то будет; и что творилось, то творится,

И нет ничего нового под солнцем.

Бывает, скажут о чем-то: смотри, это новость!

А уже было оно в веках, что прошли до нас¹⁷.

(1. 6-10)

Что пользы человеку от всех трудов его, над чем он трудится под солнцем?

(1.3)

Ведь это очень важно было — задать себе этот вопрос. Почти никто его не задавал… В чем же смысл существования? Человек сегодня стремится вырабатывать условия для жизни и без конца их потреблять. И когда он это получает, вдруг оказывается, что он не получает полного удовлетворения.

Здесь мы еще не можем окончательно осознать то, что все больше осознают на Западе. Нравственные трудности западного мира нам еще не понять, ибо мы всегда думаем, что если бы у нас было столько же продуктов, сколько в Швеции, то мы бы уже были счастливыми людьми. Это иллюзия голодающих, но это не объективная действительность.

Надо понимать,

что если бы все для человека решалось избытком вещей, которые нужны ему для существования, не было бы многих мировых проблем. А проблемы эти есть. Оказывается, человеку этого недостаточно.

Я сказал себе: давай испытаю тебя весельем, — Познакомься с благом!

Но вот — это тоже тщета;

О смехе промолвил я: он безумен,

И о веселии: что оно творит?..

(2. 1–2)

Ни в чем, что очи мои просили, я не отказывал им,

Ни от какой радости не удерживал сердце…

Но оглянулся я на дела, что сделали мои руки,

И на труды, над чем я трудился, —

И вот, все — тщета и ловля ветра…

(2. 10–11)

И прославил я мертвых, — что умерли давно, —

Более, чем живых, — что живут поныне.

Но больше, чем тем и другим, благо тому, кто совсем не жил…

(4. 3)

Это парафраз некоторых изречений из ранней греческой поэзии. В частности, существовала легенда о том, как поймали Селена и пытались у него узнать, в чем же настоящее счастье. Тот долго отмалчивался, но, в конце концов, ответил, что лучше умереть как можно раньше, а лучше всего вообще не родиться — вот тогда ты будешь счастливым.

Глубокая неудовлетворенность жизнью была свойственна греческой цивилизации. Но заимствовал ли автор Экклезиаста этот вопрос у греков? Есть такая теория, что он действительно пользовался греческими источниками. Я думаю, что достаточно посмотреть на пессимистическую поэзию Вавилона и вообще окружающего Востока, чтобы понять, каковы были истоки этой книги.

Дальше идет мудрость, и она оказывается не столь интересной.

И не может человек найти суть дела, Сколько б ни трудился искать человек…

(8.17)

Ибо участь сынам человека и участь скоту — Одна и та же им участь:

Как тому умирать, так умирать и этим,

И одно дыхание у всех, и не лучше скота человек;

Ибо все — тщета.

Все туда же уходит,

Все — из праха, и все возвратится в прах;

Кто знает, что дух человека возносится ввысь,

А дух скота — тот вниз уходит, в землю?

(3.19–21)

И, в конце концов, ему кажется, что надо просто смиренно ползти по жизни. Это очень мрачный вывод.

Я узнал, что блага нет человеку, кроме как есть, и пить, и делать благое в жизни.

Но даже если кто ест, и пьет, и видит благо в труде, то это — Божий дар.

Я узнал: все, что Бог творит, — это будет вовек:

Нельзя ничего прибавить, и нельзя ничего отнять.

Это уже не Бог, это уже какой-то рок. Пригоршнями черпает автор Книги Экклезиаста все то фатальное, что было в языческом миросозерцании, для того чтобы сгустить атмосферу и дать почувствовать читателю трагичность бытия. И чем дальше мы читаем, тем поразительней становится, как же эта книга могла быть признана священной. Трудись, человек, ничего ты не узнаешь, никуда ты не проникнешь, мир неизменен, — это при библейском-то взгляде на Царство Божие как будущее мира и человека! — мир совершенно неизменен. И будешь ты так ползти и ковыряться до поры: