От судьбы не уйдешь

Уилсон Кара

Джордан такой красивый мужчина. Мужчина, который может вскружить голову любой женщине. Любой, но только не ей. Она бы ни за что ему это не позволила.

— Я бы предложила вам еще пива, но вы только что выпили последнее. Кофе?

— Кофе будет в самый раз. Хорошие у вас дети!

Уловив лукавинку в его словах, Мэдж вздохнула.

— Мы привыкли наблюдать друг за другом. От этой привычки трудно избавиться.

— Но они не знают, что у вас были проблемы.

Мэдж пожала плечами.

— Нет

ничего такого, с чем бы я не могла справиться. Просто вы меня захватили врасплох.

— Кто-нибудь еще знает?

На этот раз Мэдж не ответила. Она подошла к раковине и налила воды в кофейник.

— Хотите поговорить об этом? — спросил он, и в его голосе прозвучала бесконечная доброта.

Мэдж колебалась не более секунды. Затем с присущей ей решительностью поставила кофейник на огонь и закрыла воду.

— Так, — хладнокровно сказала она, поворачиваясь к нему, — вы говорили, что работаете в строительстве. И что же вы строите?

Майкл был обескуражен. Он хотел поговорить с ней о том, что ее тревожит, но оказался втянутым в дискуссию о законах домостроения и архитектурных стилях. Не то чтобы он был особенно удивлен. Но Мэдж это как-то не шло. Может быть, потому, что ему все еще слышался тот голос, мягкий, но уверенный, который доносился сквозь боль и страх, заставляя его жить. Может быть, потому, что он теперь видел ту светлую красоту, которую раньше лишь воображал, видел и девушку, какой она была, и женщину, какой она стала.

Но как бы ни вела себя Мэдж Келли с ним или с кем-нибудь еще, у нее было доброе сердце. Она заслуживала встречных улыбок и душевного покоя, который позволил бы ей спокойно спать ночью. И улыбнувшись как можно добрее, он пожелал спокойной ночи и отправился к себе.

Когда восходящее солнце позолотило старые орехи перед домом, Майкл вместо того, чтобы догонять сон, ускользнувший от него этой ночью, вытянулся на узкой койке, прикрыл глаза и перенес свое внимание на пятьсот миль отсюда. Потом поднял трубку и набрал номер.

— Слушаю, — прозвучало на другом конце провода.

— Эй, Энди, это я. Привет.

— Привет, Майкл, — ответил Эндрю Джексон Спеллиан. — Что случилось?

Майкл потер щетину на подбородке.

— Кажется, я наделал глупостей, дружище.

— Конечно, наделал. Ты пошел служить на флот.

Майкл ухмыльнулся. Энди есть Энди.

— Нет, не то. Мне нужна женщина, Энди.

— Эй, дружище! Здесь ветеранский центр, а не массажный салон «Адам и Ева». Надеюсь, ты не нарушал федеральных законов?

— Заткнись и слушай.

— Я весь обратился в слух. Так что же ты натворил?

— Я отправился повидать мою сиделку.

Наступила долгая пауза.

— Как я догадываюсь, без особого успеха?

— Для меня — да. Поразительно, понимаешь?

— Да. Понимаю.

Майкл машинально

сделал выразительный жест рукой.

— Мне кажется, что она так глубоко зарылась в прошлое, что не может разглядеть света в окошке.

Энди нехорошо выругался.

— Ах, черт, это моя вина, Майкл. Я должен был предупредить тебя.

— Предупредить?..

— Да. Я еще несколько месяцев назад получил доклад. Было непросто найти консультантов по женщинам. Но в конце концов мы выяснили, что ПСС не является прерогативой только мужчин, ясно?

ПСС. Посттравматический стрессовый синдром. Диагноз семидесятых. Прекрасное название для ожившего ада. Никогда не считался серьезной проблемой, пока у некоторых детей, переживших похищение или другие беды, не начала проявляться та же симптоматика, как у вернувшихся с войны ветеранов. Порой неуловимая, проникающая глубоко в сны и превращающая жизнь в катастрофу. Столь сильнодействующая, что более чем через двадцать лет такие же мужчины, как Майкл, давным-давно вернувшиеся к мирной жизни, вдруг снова проваливались в те страшные, которые их когда-то сломали.

Мужчины.

Он как-то всегда думал о жертвах только как о мужчинах. Мужчины страдали, в то время как женщины утешали их. Женщины в Корее возникали как Божий дар, ясноглазые, нежные и пахнущие душистым мылом. Награда для тех, кто выжил, напоминание о том, что в мире еще существуют красота и доброта.

Все эти годы он совсем не думал, что женщины тоже приносят с войны собственные кошмары.

Майкл вздохнул. Надо было быть сообразительней. Хотя бы немного.

— Я все понял, дружище. Что мне теперь делать?

— Ты же говорил, что тебе нужна женщина?

— Не пойму, с чего все началось. Так что же мне все-таки делать?

— Действуй так же, как если бы встретился с кем-то из ребят. Побудь там, пока я не сумею тебе помочь.

Майкл подумал об обязанностях, ждавших его дома, о дочери, которая беспокоилась, не имея от него вестей со вчерашнего дня. Затем вспомнил, как Мэдж сжимала в руках свою кружку в этой сверкающей белизной кухне — инстинктивный жест человека, которому больше не обо что согреться, когда ему холодно. А в Корее было холодно. Очень холодно.

Он, наконец, подумал о печали, которую распознал в глубине ее глаз. Энди назвал бы это «неприкосновенная меланхолия».

— Майкл!

— Да, я понимаю. Мне бы хотелось только быть чуточку сообразительнее. Я боюсь ей навредить, Энди. Ей и так сейчас досталось, и все из-за меня. Может быть, взять и…

— Нет, нет. Забудь об этом!

— Но с ней было все в порядке. Она крепко стояла на ногах, понимаешь? Дети, карьера. Черт возьми, у нее даже собственное дело! И я уехал, а когда через два дня вернулся, она вдруг вся провалилась в прошлое.