От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое
Шрифт:
Трумэн ответил, как писал Черчилль, что «предпочел бы, чтобы встречу предложил Сталин, и выразил надежду, что наши послы убедят его выступить с таким предложением. Далее Трумэн указывал, что он и я должны отправиться на эту встречу по отдельности, во избежание каких-либо подозрений в „сговоре“. Он выразил надежду, что по окончании конференции сможет посетить Англию, если позволят его обязанности в Америке».
Со стороны Трумэна ситуация выглядела таким образом: «В других последующих посланиях премьер-министр вновь возвращался к необходимости встречи со Сталиным в каком-либо городе в Германии. Он писал, что время на стороне Сталина и по мере того, как „он усиливается, мы теряем решимость“. Черчилль также подчеркивал,
Британский премьер 12 мая направил президенту Трумэну уже частично процитированную выше телеграмму, которую сам же называл телеграммой «железного занавеса». «Из всех государственных документов, написанных мною по этому вопросу, – подчеркивал Черчилль, – я предпочел бы, чтобы обо мне судили именно на основании этого послания».
Там говорилось: «1. Я глубоко обеспокоен положением в Европе. Мне стало известно, что половина американских военно-воздушных сил в Европе уже начала переброску на Тихоокеанский театр военных действий. Газеты полны сообщений о крупных перебросках американских армий из Европы… Каждый может понять, что через очень короткий промежуток времени наша вооруженная мощь на континенте исчезнет, не считая умеренных сил, необходимых для сдерживания Германии…
3. Железный занавес опускается над их фронтом. Мы не знаем, что делается позади него. Можно почти не сомневаться в том, что весь район восточнее линии Любек, Триест, Корфу будет в скором времени полностью в их руках. К этому нужно добавить простирающийся дальше огромный район, завоеванный американскими армиями между Эйзенахом и Эльбой, который, как я полагаю, будет через несколько недель – когда американцы отступят – оккупирован русскими силами…
5. Безусловно, сейчас жизненно важно прийти к соглашению с Россией или выяснить наши с ней отношения, прежде чем мы смертельно ослабим наши армии или уйдем в свои зоны оккупации. Это может быть сделано только путем личной встречи».
Была ли известна тогда Сталину переписка между Трумэном и Черчиллем? Да, и не только она. Первый секретарь британского посольства в Вашингтоне Дональд Маклин – один из участников легендарной «кембриджской пятерки» – потоком слал в Москву донесения. Лишь за первое полугодие 1945 года только по телеграфу в центр было передано содержание 191 секретного документа и 26 агентурных сообщений, из которых 146 были доложены лично Сталину и другим руководителям страны.
Трумэн в ответной телеграмме от 12 мая все еще стоял за подталкивание Сталина через посольства своих стран в Москве, оставив вариант прямого обращения к нему про запас. Премьер нехотя согласился: «Время на его стороне, если он будет окапываться, пока наша сила тает». Однако поскольку ни Гарримана, ни британского посла Арчибальда Керра в Москве в тот момент не было, посольский вариант реализовывать было некому. В послании Трумэну от 15 мая Черчилль предложил было взять инициативу на себя: «Я, пожалуй, рискну нарваться на грубость Сталина и пошлю ему телеграмму с призывом к трехсторонней встрече», но так и не собрался это сделать.
Тем временем советники Трумэна – Гарриман, Гопкинс, Дэвис – также подталкивали президента к новой встрече Большой тройки. Особую активность проявлял Дэвис, встревоженный ухудшением межсоюзных отношений. Он также взял на себя роль конфиденциального посредника между Белым домом и Кремлем. Еще 2 мая Дэвис направил доверительное письмо Молотову, в котором говорилось о необходимости личной встречи Трумэна и Сталина. Нарком согласился с принципиальной важностью «личного контакта глав наших правительств», но не стал ангажироваться, видимо, ожидая более конкретного и авторитетного предложения.
13 мая Дэвис встретился с президентом и убеждал
Грю зафиксировал в дневнике 15 мая монолог Гарримана на совещании у президента, на котором присутствовал еще и опытный дипломат и будущий посол в Москве Чарльз Болен:
– Наши отношения с Россией являются проблемой номер один, способной повлиять на будущее человечества, но сейчас разрыв между нашими двумя странами увеличивается. Дополняют общую картину специфические и неотложные вопросы, такие, например, как обращение с Германией на трехсторонней основе, учреждение Контрольного совета и т. д., по которым совместно с Россией не было достигнуто никакого прогресса. Конечно, есть еще и польский вопрос, и многие другие. Создание базы будущих отношений с Россией и урегулирование этих конкретных неотложных вопросов может быть достигнуто только на трехсторонней конференции, и чем больше будет затягиваться начало этой встречи, тем хуже… Если встреча состоится до того, как большая часть этих войск будет выведена из Европы, атмосфера будет в этом случае более дружественной и шансы на успех возрастут. Сталин не получает правдивой информации ни от Молотова, ни от кого-либо из других своих людей, и в результате его подозрительность в отношении наших мотивов, которые он объясняет желанием лишить его плодов победы, увеличивается.
Трумэн поддержал мысль о «крайней желательности» встречи, но тут же отказался ускорить ее созыв, сославшись на перегруженность внутриполитической повестки дня и подготовку бюджета. Кроме того, он предложил дождаться ответа Сталина на обещанный запрос Черчилля. В качестве возможного места встречи президент упомянул было Аляску, но его советники вежливо отговорили его от этой идеи, предлагая взамен Германию или Австрию. Они мотивировали это тем, что Сталин не согласится ехать туда, где у него не будет надежной оперативной связи с Москвой.
Президент ничем не выдал своего желания затянуть созыв конференции. Но ближайшему кругу и военной верхушке было ясно: он стремился сесть за стол переговоров со Сталиным, имея перевес, который могло дать ядерное оружие. Его испытание было назначено на середину июля. 15 и 16 мая в Пентагоне и Госдепартаменте проходили встречи Грю, Стимсона и Маршалла. На них определялось оптимальное время конференции с таким расчетом, чтобы, как выразился Стимсон, сесть «за карточный стол, имея козырного туза на руках».
16 мая на пресс-конференции президент впервые публично заявил о возможности встречи трех лидеров.
Вместе с тем, Трумэн, не дожидаясь у моря погоды, 13 мая одобрил инициативу Дэвиса неофициально прозондировать реакцию Кремля. 14 мая Дэвис обратился напрямую к Сталину – через советское посольство и в обход Госдепартамента, – подтвердив согласие Белого дома на двустороннюю встречу Трумэна со Сталиным «за день-два до официальной встречи, которая, если она будет после этого необходима, может состояться в том же месте согласно плану».
«Я смею заверить Вас, – заключал Дэвис свое послание Сталину, – что если бы Вы и он смогли иметь откровенную, личную, задушевную беседу, многие из вопросов, угрожающих привести к недоразумениям, могли бы быть разрешены».
20 мая Молотов – тоже через советское посольство в Вашингтоне – информировал Дэвиса о согласии Сталина: «Маршал Сталин приветствует Вашу идею встречи. Но он предпочитал бы, ввиду слабости здоровья и невозможности для него пользоваться самолетом вследствие запрета врачей, встречу в другом месте. Как маршал Сталин, так и я считаем, что наилучшим местом встречи был бы район Берлина. Это место было бы наиболее удобным пунктом как с технической, так и с политической стороны.