От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое
Шрифт:
– Со мной еще никто так не разговаривал! – сказал Молотов.
Я ему ответил:
– Выполняйте свои договоренности, и с вами не будут так разговаривать».
Вот только ни в советской, ни в американской записи беседы этого знаменитого обмена колкостями нет. Джефри Робертс приходит к выводу: «Похоже, что в мемуарах Трумэна, написанных на пике холодной войны, изображение этой встречи было только драматическим приемом, призванным подчеркнуть жесткость, которую он проявлял при общении с Советами. И уж конечно Молотова – человека, не терявшего самообладания, когда перед ним закатывал истерические спектакли Гитлер – невозможно было вывести из себя несколькими резкими словами Трумэна».
Версия Молотова:
Дед подтверждал, что действительно на таком уровне никто не говорил с ним более хамским тоном. Резкость Трумэна подтверждал и присутствовавший при встрече Громыко: «Мы не виделись с Трумэном всего лишь несколько недель, но я с трудом узнавал в этом человеке того, который еще так недавно источал любезность и обходительность. Теперь в разговоре с советским наркомом Трумэн вел себя жестко, сухость сквозила в каждом жесте. Что бы ему ни предлагалось, о чем бы разговор ни заходил, новый президент все отвергал. Казалось, временами он даже не слушал собеседника…
Трумэн подчеркнуто пытался обострить встречу. По всему ощущалось, что он не вполне доволен решениями Ялты в отношении ООН и некоторых принципов деятельности этой организации. Президент проявлял какую-то петушиную драчливость, придираясь чуть ли не к каждому высказыванию с советской стороны о значении будущей всемирной организации и о задаче не допустить новой агрессии со стороны Германии. Чувствовалось, что Трумэн пружину уже натянул.
Более того, совершенно неожиданно – нам казалось, что это случилось в середине беседы, – он вдруг почти поднялся и сделал знак, означавший, что разговор закончен. Мы удалились. В результате встреча в Белом доме фактически оказалась свернутой. Молотов был ею недоволен. Такие же чувства испытывал и я.
Раньше, до окончания войны, до кончины Рузвельта, Трумэн хотел создать о себе хорошее впечатление в Москве. Но уже на беседе с Молотовым его как будто подменили. Новый президент обладал солидной способностью к политическим метаморфозам, которые вскоре проявились открыто».
У меня есть свое объяснение поведения Трумэна. Он «быковал», как было принято в его родной миссурийской мафии Пендергаста.
Памятная записка, которую при второй встрече Трумэн передал для Сталина, носила почти ультимативный характер: «Советское правительство должно понять, что если дело с осуществлением крымского решения о Польше теперь не двинется вперед, то это серьезно подорвет веру в единство трех правительств и в их решимость продолжать сотрудничество в будущем, как они это делали в прошлом». К этому мнению присоединился из Лондона Черчилль, направив на следующий день соответствующее послание Сталину.
В тот день Молотов сказал бывшему послу в Москве Дэвису, что при Рузвельте в Москве были убеждены в признании и уважении их интересов Соединенными Штатами. Теперь же такой уверенности не было. Даже Гарриман заметил, что Трумэн был «слишком резок» в разговоре с Молотовым.
Польша так и не была допущена западными странами в число учредителей и стран-участниц ООН из-за несогласия американцев и англичан с составом ее правительства. Состав правительств пятидесяти других государств-учредителей, среди которых были и фашистские, и откровенно диктаторские, западных союзников ничуть не смущал.
Балканский узел
Балканы не зря традиционно называли «пороховым погребом»
В отношениях между Советским Союзом и союзниками обострялась еще одна проблема – югославская.
Черчилль на протяжении многих лет рассматривал Югославию как сферу интересов Великобритании. Первая зарубежная военная миссия, прибывшая к командованию сил Сопротивления Югославии, была британской. Она высадилась на парашютах в мае 1943 года. Советская миссия появилась девять месяцев спустя – в феврале 1944 года.
Но к концу войны ситуация стала разительно меняться, на Балканах все явственнее проявлялись советские интересы. Позиции СССР подкреплялись наличием мощной партизанской Национально-освободительной армии во главе с Иосипом Броз Тито, насчитывавшей 300 тысяч человек.
Это была единственная европейская страна, где гитлеровцам противостояла мощная организованная военная сила. При этом, как подчеркивал один из лидеров коммунистов генерал Милован Джилас (который позже станет антисоветчиком), «именно Коммунистическая партия Югославии организовала партизанское и повстанческое движение против германских и итальянских оккупационных сил в Югославии и внутренних коллаборационистов. Решая свои национальные проблемы путем самых жестоких приемов ведения войны, она продолжала считать себя членом международного коммунистического движения, чем-то неотделимым от Советского Союза – родины социализма».
Еще в ноябре 1943 года Антифашистское вече народного освобождения Югославии провозгласило себя верховным органом власти, запретило жившему под крылом Черчилля в Лондоне юному королю Петру II возвращаться в страну до конца войны и решило определить будущее страны плебисцитом после освобождения от немцев. Тогда же был сформирован Национальный комитет освобождения Югославии во главе с Тито – с функциями временного правительства. Советский Союз дал добро на формирование на своей территории югославских воинских частей.
Вместе с тем отношения между советскими и югославскими руководители не были беспроблемными. Так, еще в начале 1943 года Кремль резко негативно отреагировал на информацию о переговорах югославов с немцами об обмене ранеными (СССР и другие союзники не вели с гитлеровцами никаких переговоров), на что Тито заявил:
– Наш первый долг состоит в том, чтобы заботиться о собственной армии и своем собственном народе.
Визит югославской делегации в Москву состоялся весной 1944 года, и миссия носила как военный, так и партийный характер. Руководил миссией генерал-лейтенант Терзич, его сопровождал генерал Джилас.
19 мая Джиласа принял Сталин. Он сразу перешел к отношениям с королевским югославским правительством в эмиграции, спросив Молотова:
– А не сумели бы мы как-нибудь надуть англичан, чтобы они признали Тито – единственного, кто фактически борется против немцев?
Молотов усмехнулся:
– Нет, это невозможно, они полностью разбираются в отношениях, создавшихся в Югославии.
Черчилль в 1944 году вел с Молотовым интенсивную переписку по югославским делам, в которой центральным было желание Лондона примирить Петра II и Тито. «Я рекомендовал королю вести себя тихо, – информировал британский премьер 15 апреля. – Моя переписка с Тито весьма приятна». Молотов не был уверен в целесообразности вовлечения короля во внутриюгославский процесс: «Трудно из Москвы судить о том, что могут дать переговоры с королем Петром, который связан с генералом Михайловичем, давно уже полностью дискредитировавшим себя. Изменения в югославском правительстве, если они не будут пользоваться соответствующей поддержкой маршала Тито и Народно-освободительной армии Югославии, вряд ли могут принести какую-либо пользу… Соглашение с маршалом Тито было бы действительно в интересах союзников».